Недавно я побывал в Копенгагене. И там, на колокольне храма Христа Спасителя, мое внимание привлек шпиль XVIII века, чрезвычайно похожий на знаменитую башню III Интернационала (Коминтерна), спроектированную в 1919-1920 годах советским архитектором Владимиром Татлиным (1885-1953). Что это - простое совпадение или осознанное заимствование? Обращение к биографии архитектора позволяет заключить, что, скорее, верно второе предположение.
Молодые годы будущего художника и архитектора были наполнены приключениями. В 13 лет он сбежал из дома и стал юнгой, а затем матросом. Несколько лет носило юношу по свету, пока он не нашел свою «пристань» в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (1902). Довелось Татлину побывать и в Копенгагене, где шпиль колокольни Христа Спасителя, увенчанный глобусом со статуей Иисуса Христа, виден из множества точек...

Подарок Урбану VIII

Копенгагенский храм выполнен в стиле барокко. Его строительство началось в 1682 году, при Кристиане V (Christian V, 1646–1699), а завершили работы через четырнадцать лет. В 1696 году собор освятили. Однако колокольни у него тогда еще не было. Звонницу возвели лишь спустя 54 года, в 1750-м. Тогда же на нее установили ту самую уникальную конструкцию, которая до сих пор удивляет туристов. Ведь это не простой шпиль — вокруг него идет открытая винтовая лестница, по которой можно подняться на самый верх, к фигуре Иисуса, и посмотреть на Копенгаген с высоты 86 м. Одним из первых это сделал датский король Фредерик V (Frederik V, 1723–1766) во время освящения постройки 29 августа 1752 года. В 1996 году, после реставрации собора, церемония была в точности повторена датским принцем Йоахимом (Prins Joachim).


Проектировал шпиль архитектор Лауридс де Тура (Laurids Lauridsen de Thurah, 1706–1759), позаимствовавший идею у Франческо Борромини (Francesco Borromini, 1599–1667) — архитектора церкви Сант-Иво алла Сапиенца (Sant'Ivo alla Sapienza) в Риме. Однако символика конструкции итальянца была совсем иной. Борромини хотел польстить папе Урбану VIII (Urbanus VIII, 1568–1644), и поэтому спроектированный им храм, если посмотреть на него сверху, напоминает пчелу (шестиугольник) — геральдический знак семейства Барберини (Barberini), из которого происходил и римский понтифик. Закрученный по спирали церковный шпиль в данном случае — это пчелиное жало. Поэтому он заметно меньше копенгагенского.


Лестница и башня

Шпиль же копенгагенского собора символизирует, в первую очередь, лестницу (лествицу) в небо, лестницу, соединяющую горный и дольний миры, которую увидел во сне третий библейский патриарх Иаков, по дороге в Харран, куда он отправился, спасаясь от мести брата:

И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. И вот, Господь стоит на ней и говорит: Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака. Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству твоему; и будет потомство твое, как песок земной; и распространишься к морю и к востоку, и к северу и к полудню; и благословятся в тебе и в семени твоем все племена земные; и вот, Я с тобою, и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь; и возвращу тебя в сию землю, ибо Я не оставлю тебя, доколе не исполню того, что Я сказал тебе (Быт.28:12–16).

Тем самым Яхве подтвердил обещанное Аврааму, а затем Исааку: их народ избран Богом и ему гарантирована благосклонность Всевышнего. Позже, уже в христианском богословии, образ лествицы Иакова получил новое истолкование: в нем стали видеть пророчество о нисхождении в земной мир Божьего Помазанника — Иисуса Христа. Именно поэтому швед Лауридс де Тура и решил украсить храм Христа Спасителя ее подобием.
Однако искусствоведы говорят о многозначности творения Лауридса де Тура, находя в нем аллюзию на картину Питера Брейгеля (Pieter Bruegel de Oude, 1525–1569) «Вавилонская башня» (1563). Согласно Библии (Быт, 11:1–9), за сооружение первого небоскреба люди принялись в глубокой древности, когда еще могли общаться друг с другом на едином языке. Однако в глазах Творца задуманный мегапроект был проявлением людской гордыни, пробудившей в смертных желание с помощью башни добраться до божьего престола. И тогда Яхве смешал все языки так, что люди стали говорить на множестве различных наречий, не понимая друг друга. Тем самым, строительство Вавилонской башни было остановлено. Однако шпиль копенгагенской колокольни — это не вызов Богу, а, напротив, символ человеческого смирения перед его волей: с одной стороны, спираль обрывается, так и не достигнув небес, а с другой — она всего лишь опора для ног фигуры Спасителя, венчающей шпиль.


Многие ученые связывают появление легенды о Вавилонской башне с возведением зиккуратов в древнем Вавилоне, в частности со строительством зиккурата Этеменанки, название которого переводится как «дом, где сходятся небо с землей» (его высота действительно была впечатляющей — 90 м). Монументальная лестница вела к верхней платформе башни, откуда в небо устремлялся двухэтажный храм. Единственное описание зиккурата Этеменанки оставил греческий историк Геродот (Ἡρόδοτος Ἁλικαρνᾱσσεύς, 484–425 до н.э.):

Встреча интеллектуализма с материализмом. Квинтэссенция сегодняшней реальности и могущества техники торжествующего материализма. Татлин не боялся даже признаться в том, что его «сердце тоже было машиной», и что именно это привело Татлина к мысли «дать своему Памятнику» механизм, который воспроизводил бы «биение сердца» и, таким образом, оживил бы его, привёл бы его в движение… Татлин оживляет свой Памятник, который не предназначался для украшения города или для поддержки политических идей, но для того, чтобы служить техническим, утилитарным и рациональным целям. Этот Памятник, который должен был быть, по слову Татлина, на 100 метров выше Эйфелевой башни, должен был стать также «оживлённой машиной», сооружённой из форм, кружащихся вокруг собственных осей с различной быстротой и различными ритмами. Сверх того, он должен был уместить в себе радиостанцию, телеграф, кинозалы и залы для художественных выставок. Всякая антитехническая и декоративная «эстетика» должна была быть заменена богатой и живой внешностью машины. Границы между искусством и механикой, между живописью, пластикой и архитектурой в этом Памятнике исчезли.

Однако насчет политики Анненков сильно заблуждался: такое сооружение, как сооружение Татлина, появившееся в такое время и в такой стране, не могло не заключать в себе идейного смысла. Вот что писал один из лидеров музыкального футуризма, композитор Артур Лурье (1891–1966) о своих разговорах с Татлиным, связанных с проектом башни:

Грандиозное это здание было максимальным проявлением революционности в зодчестве и скульптуре: построенная в формах куба, цилиндра и пирамиды, башня была окружена гигантской спиралью, которая олицетворяла идею революционного динамизма. Башня находилась в беспрерывном движении, делая оборот вокруг самой себя 365 дней в году. Конструкция башни представляла собой сложнейшую механику: так, во всем здании должна быть круглый год одинаковая температура; в башне были рассчитаны всевозможные залы — астрономические, театральные, залы для заседаний, митингов, конгрессов, залы для печати и т. д. […] Разговоры о башне начинались сразу же при встрече с ним, и никогда не прекращались. Всякий новый разговор о башне принимал всё более и более фантастический характер. В воображении Татлина башня представляла собой архитектурный синтез всей революции; в это понятие он вмещал всё, что ему подсказывала его творческая фантазия. Если не ошибаюсь, на самом верху башни Татлин задумал поместить аэродром.

В свою очередь, художник Амшей Нюренберг (1887–1974), вспоминая о своей встрече с архитектором на персональной выставке последнего (1932), цитирует слова Татлина:

Все в башне будет необыкновенно! Высота. Этажей двадцать. Потом она будет вертящейся. Затем, в ней будут жить и мыслить, и работать сливки народа. Его мыслители, ученые, изобретатели, инженеры, художники, скульпторы.

400-метровая металлическая стержневая наклонная башня, спирально суживающаяся кверху, имела небольшой наклон, равный наклону земной оси. Она должна была дать пространство для деятельности лучших представителей человечества: начиная от вождей Коминтерна и заканчивая деятелями науки и искусства. Куб, в котором предполагалось разместить законодательные органы Коммунистического интернационала, должен был вращаться со скоростью одного оборота в год; усеченная пирамида, где располагались его исполнительные органы, делал один оборот в месяц; цилиндр, вмещавший секретариат, имел скорость одного оборота в неделю и четвертый, в виде полушария, где находились апартаменты коммунистических лидеров, делал один оборот в день.
Таким образом, своей «коминтерновской начинкой» башня воплощала в себе идею всемирного единения народов под знаменами коммунистических идей. По сути, в ней должно было разместиться мировое правительство. На одном из фасадов башни так и предполагали написать: «Совет Рабочих и Крестьянских Депутатов Земного Шара». В этом случае конструкцию Татлина, столь похожую на башню Вавилона, вполне можно считать ее антитезой — ведь теперь она служила не разделению, а единству человечества. Это был символ безграничных способностей человека, развитие которых не в силах остановить ничто — даже Бог.


Спираль — писал известный в те годы художественный критик Николай Пунин (1888–1953) после знакомства с проектом Татлина, — линия движения освобожденного человечества. Спираль есть идеальное выражение освобождения; своей пятой упираясь в землю, она бежит земли и становится как бы знаком отрешения всех животных, земных и пресмыкающихся интересов.

Под ленинской пятой

Однако башне Татлина так и суждено было остаться проектом. В начале 1930-х годов на смену порожденному революцией конструктивизму постепенно пришел стиль, позднее названный «сталинским классицизмом». В 1931 году в Нью-Йорке был возведен небоскреб Эмпайр–стейт– билдинг высотой 390 м. Сталин тотчас решил догнать и перегнать американцев. Был объявлен конкурс на создание проекта Дворца Советов, высоту которого хотели довести до 400 м. Этот конкурс предрешил судьбу московского храма Христа Спасителя, на месте которого и должны были воздвигнуть колоссальное сооружение. 5 декабря 1931 года храм взорвали.
Татлин по совету и при помощи знаменитого французского архитектора Ле Корбюзье (Le Corbusier, 1887–1965) тоже представил проект своей башни на суд жюри. Но безуспешно. После публикации итогов конкурса разочарованный Татлин писал секретарю ВЦИК Авелю Енукидзе (1877–1937):

Представленные проекты [в отличие от моего] несут на себе печать буржуазной идеологии. Наша собственная советская форма не представлена. Я обращаюсь к Вам с предложением сформулировать новую конструктивную форму, которая рвет с буржуазной формой.

Но к его голосу не прислушались. Победил на конкурсе Борис Иофан (1891–1976). По утвержденному в 1934 году проекту Дворец Советов должен был представлять собой 420-метровую, многоярусную башню весом в 2 млн. т и общим объемом в 7 млн. м³, что примерно равнялось сумме объемов шести нью-йоркских небоскребов. Здание венчала 80-метровая статуя Ленина.
Но в утвержденном проекте Дворца Советов явно просматриваются черты татлинской башни. И Иофан мог создать это сходство сознательно, зная, что послужило прототипом башни III Интернационала. Его могла привлечь своеобразная цепь аллюзий: на месте, когда-то занимаемом храмом Христа Спасителя, будет возведен Дворец Советов со шпилем, восходящим к другому храму Христа Спасителя в далеком Копенгагене, а статуя Ленина как бы заменит статую Иисуса Христа.


Однако и проект Иофана тоже не воплотился в жизнь. До начала Великой Отечественной войны успели возвести только фундамент и каркас, для которого даже выпустили специальный сорт стали «ДС». Но с началом боевых действий часть железобетонных плит пошла на строительство укреплений, а металлические конструкции — на нужды железных дорог. После войны строительство уже не возобновили, хотя работа над проектом формально продолжалась до конца 1950-х годов. Так Ленин и не заменил Христа.Автор: Б.Соколов
Источник: "Вокруг Света"