Нижегородский некрополист Анатолий Москвин владеет тринадцатью языками, к тому же он специалист по кельтской культуре, автор научных публикаций, а также исследователь более 750 местных кладбищ, где он собирал свою коллекцию... мумифицированных кукол.
С помощью химических ингредиентов он высушивал вырытые на кладбищах тела, которые однажды случайным образом и нашли оперативники. Всего на тот момент кукол было двадцать девять: «Вы тела своих близких выбрасываете на помойку - на кладбище. А я подбираю, мне нужно... Это все равно, что вы корку хлеба бросили, а я ее взял. Вам же не жалко!».
По вечерам Москвин рассаживал кукол у телевизора и показывал им мультфильмы. Он одевал их в сшитую им же одежду, разукрашивал лица, слушал их разговоры и отвечал им. В свои сорок пять лет некрополист оставался девственником, но не допускал со своими куклами никаких сексуальных девиаций. Опираясь на знания кельтской культуры он всячески развлекал своих кукол:
«Обращался нежно, ласково, вежливо, даже старался матом при детях не ругаться. Поскольку при детях нельзя. Тем более, что все они до этого были девочки. Дело в том, что я очень страдаю от одиночества, особенно в летний период времени, когда родители уезжают из дома и забирают кота».
Москвин не пил и не курил по идейным соображениям, кроме того, считал себя язычником и некромантом. Москвин пришивал куклам головы плюшевых игрушек, а когда оперативники выносили коллекцию учёного из его дома, то куклы вдруг ожили, залаяли, затрещали, а одна вдруг запела: «Мишка очень любит мёд». Оказывается, некрополист снабдил их механизмами, которые издавали звуки.
По словам Москвина, всё началось ещё со школы, когда он собирал макулатуру, и на улице случайно увидел, как странные люди прощались с мёртвой девочкой. Её мать, видимо, состояла в какой-то секте, и вокруг открытого гроба собралось пара десятков мужчин и женщин в чёрных одеждах, певших какие-то псалмы не на русском языке. Они, пообещав маленькому Анатолию фруктов и конфет, хотели заставить поцеловать мёртвую девочку в лоб. Мальчик заплакал, но его силой наклонили к гробу и заставили приложиться губами к холодному лбу.
«Так я сделал раз, другой и третий, меня ободрили и велели повторять за начетчицей длинное заклинание на старорусском языке. Несколько выражений из него намертво врезались в мою память – «я могла дочь породить, я могу от всех бед пособить». Когда заговор закончился, мне велели взять свечку и покапать воском на грудь Наташиного синего, с красной оторочкой платьица. Затем мне подали два стертых медных кольца, велели одно насадить мертвой невесте на палец, другое надели на палец мне».
Мёртвая невеста, по словам Москвина, позже являлась к нему во снах и хотела заставить его заниматься магией, отчего он поначалу отказывался. Впрочем, идя по пути истории и филологии, он заинтересовался мистикой, что привело его к «магии», а также на кладбище, где он частенько спал на могилах, а порой и в гробах.
Так или иначе, Москвин верил, что сможет оживить своих кукол и тогда у него наконец появятся живые дети, которых он так хотел завести. Что вдохновило его на это? Быть может наследие Николая Фёдорова или мистические рассказы Густава Майринка? Сразу вспоминается рассказ Александра Грина «Серый автомобиль», где художник создаёт настолько человеческую куклу, что она оживает и в итоге убивает своего создателя.
Сейчас гениальный и безумный некрополист проходит психологическое лечение. По рассказам очевидца, находившегося с ним в одной палате, Москвин предпочитает не говорить о куклах, сильно о себе не распространяется, много читает и готовится скоро выйти на свободу.
В мировой поп-культуре существует образ сумасшедшего учёного, который обращает свою извращённую гениальность во зло. Но это всего лишь фантазии, тогда как Москвин - реальность. После знакомства с личностью Анатолия Москвина стыдно смотреть фильмы про сумасшедших, пугаться каких-то американских психопатов. Что они по сравнению с этим ку-кольником-полиглотом? Страшно представить, что творилось у него в голове. Откуда взялась такая поражающая девиация, притом не имеющая сексуального выхода -он любил своих «дочек» искренне, духовно, как настоящих детей. История, которая обязательно обрастёт книгами, научными работами и фильмами.

Из старого интервью

- Анатолий, откуда у вас столь необычный интерес?

- Мы ещё мальчишками на кладбище гуляли, где я живу. Бутылки собирали, костры жгли, весело было. Вышло так, что в 1979 году мне, тогда ещё пионеру, пришлось стать невольным свидетелем и участником одной магической церемонии. С тех пор меня туда как магнитом потянуло. По кладбищам я привык шастать класса с седьмого, и мне кажется, что лучше меня их в городе никто не знает. К 2000 году я прекрасно изучил все городские и много районных кладбищ.

- А как вы их изучали?

- Приходил на объекты летом, вечерком, когда там уже тихо и спокойно, нет ни сторожей, ни бомжей, и милиции тоже нет, только одни собачки бегают. С блокнотиком, с карандашиком, и до темноты. Впрочем говоря, милиция наши городские кладбища посещением не балует - разве что лентяи в погонах загоняют туда свои машины и отсыпаются там среди могил вместо того, чтобы город по ночам патрулировать.

- Сколько погостов успели объехать, просмотреть?

- Я подсчитал, что за два с половиной лета (я начал работать 18 июля 2005 года) я лично осмотрел 752 кладбища. Обработку полевых материалов я закончил, а в дополнение к ним перепечатал 900 различных стихотворных эпитафий, собранных по всей области, - чем не фольклор? Поверьте, это было очень трудно - лично облазить тридцать пять районов. Пока я ещё молод, и силы лазить по буеракам есть, надо торопиться.

- Сколько километров проходили ежедневно?

- В среднем километров по тридцать, обычная норма пешего паломника. Больше всего - за день я прошёл из Ичалок до Починок: это из райцентра в райцентр. Автобус ходит там лишь однажды в сутки, в 11 утра, что меня не устроило - мне же по пути ещё сёла надо осматривать. Ладно хоть дождя не было. Пришёл в Починки, и уснул прямо на лавочке - вот как намучался. Потом, ночью уже, проснулся, переполз в подъезд. Сейчас обо всём об этом вспоминается с доброй улыбкой.

- Как вам удалось осмотреть 750 погостов за два с половиной лета?

- С огромным напрягом. Сезон у меня начинается как только сошёл снег, заканчивается, как только снегу навалит столько, что засыплет надписи. Это где-то с 5 апреля по 1 декабря. Работал челночным методом: на два-три дня выезд в сёла, два-три дня на отдых, на обработку материалов, на другие дела. И так три года. Какая тут постоянная работа, какая личная жизнь? Я и с кладбищами был постоянно занят, да так, что ноги от переходов отваливались. Зато вот читать удавалось больше, чем обычно -шагаешь по сельским дорогам, держишь книгу перед собой на весу, сумка через плечо, никто тебя не видит - и читай хоть дотемна. Ноги шагают по земле, а глаза шагают по строчкам. За эти три года походя написал ещё книгу об исламе, заканчиваю работу над топонимическим словарём.

- Были проблемы из-за погоды?

- Масса. Лето 2006 года выдалось на редкость дождливым, лето 2007 года - страшно жарким. До любого райцентра добраться не проблема, были бы деньги. Найти кладбище в полях - тоже, наконец-то в 2005 году наша геодезическая служба выпустила топографический атлас - километровку. Проблемы в другом. Внутрирайонные сельские автобусы ходят три, а то и два раза в сутки. Очень много мест, где они не ходят вообще. Подладиться под их расписание трудно, даже если никто из них не сломался, поэтому основную часть пути приходилось проделывать пешком. Автомобиль тоже едва ли бы помог - многие сельские дороги содержатся в таком состоянии, что там и трактор завязнет. Или хочется срезать угол - вброд и по полям. Или этих дорог совсем нет.
И ещё вот, представьте: вы с огромными трудами добираетесь куда-нибудь до отдалённого села. Только пришли, небо заволокло тучами, и начинается дождь. Часа на два, на три. Даже если вы сами не боитесь промокнуть, листки с записями слипаются в руках. Или же дождь мочит вас в течение очередного 8-километрового перехода. Куртка помогает только первый час, затем промокает и она. Прятаться негде, надо идти вперёд. И тут от дорожной грязи расклеивается ваша обувь...

- А с ночевкой как?

- Преимущественно в подъездах. А кто домой пустит? А и пустят, так я не пойду, опасно людям доверяться. Есть четыре вида ночёвки - в подъездах, в стогах сена, в кучах опилок и на заброшенных фермах. Извиняюсь, ещё пятый - в сторожках на кладбищах, где они открыты. Но они не везде есть. Один раз ночевал даже в гробу.

- Какой ужас. А это как?

- Видите ли, в татарских деревнях Сергачского и соседних с ним районов на мусульманских кладбищах в сторожках держат всё, что нужно для погребения - ломы, лопаты и всякое прочее. Никто из своих не берёт, а чужие там не ходят. Я исключение. Стоял дождливый август 2006 года, я осматривал юг Спасского района.
Надежд на транспорт никаких, пошёл затяжной дождь. Стогов сена в округе тоже замечено не было. А татары в своих сторожках складывают не только ломы, а ещё домовины, обтянутые зелёной материей, с серебристыми изречениями из Корана. Покойника обматывают простынями, а это хозяйство используют как носилки. И лежат они штабелями в домике на кладбище. А у него крыша протекает. Куда деваться? Думаю: пусть это будет не гроб, а ящик. В один ящик лёг, другим сверху задвинулся. Ничего, не намочило. И выспался. И никто не заметил.
Другой раз, в сентябре того же года. Решил заночевать на месте, не возвращаясь пешком в райцентр. Подъездов никаких, стогов тоже никаких. Зато настежь открытая сторожка на кладбище, с крепкой крышей. Лёг, переночевал. Утром просыпаюсь от стука лопат и мата: перед самой сторожкой мужики решили копать могилу. Рубят корни, матерятся, как не для человека роют. Я затаился, лежу, думаю: они отвлекутся, а я выскользну. Но не удалось: где-то через полчаса один из них настежь распахнул дверь. Он удивился ещё больше чем я. Кто таков? Говорю: ночевать негде - и шасть в открытый проём. К счастью, землекопы были не очень пьяны, посмеялись между собой, а меня преследовать не стали.

- Ну и приключения у вас!

- О, об этой эпопее будет впоследствии что порассказать. Вспоминается еще один эпизод. Дело было под вечер, в субботу, в июне 2006 года. Я шёл по улице, и прямо на меня надвигается пьяная сельская свадьба. Было видно их издалека, а вот свернуть - некуда, никаких переулков не имелось. Повернуть назад - ещё хуже: раз бежишь, значит, чувствуешь себя виноватым - эта логика хорошо известна ещё с младшей школы.
Когда до пьяных оставалось не так далеко, я решил свернуть в сторону, где перед одним из домов были сложены кирпичи, притвориться, что по малой нужде, а затем, переждав опасную компанию, продолжать путь. Такое удавалось многократно. На этот раз расчёт оказался неверным - свадьба свернула именно к тому дому, за кирпичами у которого я планировал отстояться - я еле-еле успел выскочить из укрытия, и был, естественно, запримечен. Какое развлечение для подвыпивших хлопцев - ни одной девчонки - а парней было никак не меньше дюжины. Если бы меня застали на кладбище, там заподозрят максимум в том, что якобы, Пытался украсть цветмет. Подозрение снимается расспросом и беглым досмотром сумки, за три сезона этой унизительной процедуре я подвергался не один десяток раз. Если же попался нехорошим людям на селе, тут могут обвинить, тем более пьяные, в гораздо худшем грехе - желании повзламывать пустующие частные дома. Схватили, вытряхнули сумку, нашли стамеску. Я ношу её, чтобы было чем откапывать вросшие в землю старинные камни, а также счищать мох с тех из них, которые, по моему разумению, ещё могли бы быть прочитаны. Хотели лупить, еле-еле удалось упросить пьяных сдать меня сельскому участковому. Тот, оценив ситуацию, успокоил своих односельчан, посадил меня в автомобиль, вывез за околицу села и там выпустил, строго-настрого наказав больше там не появляться.

- Так и не побили?

- На этот раз нет. Побили в другом месте, на Южном кладбище города Павлово. Дело было в конце сентября того же 2006 года. Уже смеркалось, и я готовился собираться на электричку и домой; кончался третий день похода. Вижу: у одной могилы сидят на корточках двое не совсем трезвых пацанов лет по 25, и одна девчонка. Девчонка тихо рыдала. Я был тогда с бородой, в чёрной одежде, и меня приняли за попа. С пьяных глаз, как известно, и козёл чёртом покажется. Подозвали поближе, я подошёл. Тут же мне было предложено отпеть (как будто по канонам это возможно) скончавшегося за два месяца до того двухнедельного ребёнка, дочь собравшихся. Некрещёную, заметьте. Я вполне резонно заметил, что церковь такого не допускает, да и молитв я не знаю - и потому был поначалу великодушно отпущен. Однако минут через десять пьяные передумали и пошли за мной. Я, к великому своему сожалению, не сумел правильно расценить степень опасности (ребята показались мне чересчур нетрезвыми), и за то жестоко поплатился: вдвоём они меня зажали среди оград, вырвали из рук сумку, повалили, измесили лицо каблуками. В пенале в сумке им удалось найти непотраченные деньги (350 рублей) и часы, которые обидчики и забрали с собой. Чего эти ребята не учли, это того, что я прекрасно ориентировался на кладбище и наутро без труда нашёл соответствующую могилу.
Пришлось навестить райотдел милиции. Когда следователь прижал их к стенке, два брата-дегенерата (один кончил полный курс спецшколы для дебилов, другой осилил семь классов нормальной школы) во всём сознались и вернули часы. Был суд, им Дали по три года общего режима.

- А позитив есть?

- Позитива тоже масса. Вот вроде бы говорят, при капитализме человек человеку волк. А у нас в деревнях люди, если не пьяные, как при социализме живут. Если удастся с ними по душам разговориться, к себе в дома зазывают, в гости, значит. На кладбище конфетки-печенье в руки наперебой суют. Говорю им: не бомж, а они в ответ: тем более, наших родных помяни. Если едут водители, видят меня пешего, часто подвозили до места, и денег никогда не брали. С таким народом ещё можно продолжать строить коммунизм. Один раз даже цыгане подвозили, причём специально заехали в то село, куда было нужно мне. Бывает, ночуешь где в подъезде, расспросят, кто таков, так ещё и бутерброды с чаем вынесут. На, дескать, краевед, подкрепись, видим, как ты устал. Главное же впечатление, которое я вынес из этих походов, - это то, что я посмотрел, как живут те, которые непосредственно хлеб растят. А то до этого мне, горожанину, казалось, что он сам на полях вызревает - людям его только собрать остаётся.

- А с милицией проблемы были?

- Сельская милиция, которая водится только в райцентрах, строгая, но справедливая. Такого беспредела, как порою в городах, я не заметил. Да, могут задержать на вокзале или на автостанции, да, могут пригласить для обыска, могут снять ксерокопию с паспорта, могут полистать и тетрадку с разведматериалами. Могут проверить по компьютеру, нет ли меня в федеральном розыске. Но всегда отпускали, и не было ни разу попыток ни ограбить, ни обидеть, ни в чём-нибудь обвинить. Ну, и я тоже закон старался не нарушать. Нарушать его - себе дороже.

- Анатолий, скажите, разве нет других способов узнать что-то о наших предках? Только и остается кладбища прочесывать?

- Представьте себе, в ряде случаев нет. Возьмём нашу область. Старые газеты можно читать года с 1876-го, до этого они состояли в основном из объявлений, рекламы и официальных извещений. Даты жизни и смерти могут быть перевраны, возраст тоже - ведь раньше, бывало, важные сообщения передавались по телефону, по телеграфу, а материалы в газеты писались от руки. Почерки у людей разные, ну четвёрка там, или девятка, какая разница. Немало было и недобросовестных журналистов, была и мода специально перевирать фамилии - преследуя какие-то сиюминутные, нам уже не понятные интересы. И того не думают садовые головы, что газеты их с перевранными фамилиями будут храниться века - не в бумажной, так в оцифрованной версии - и если лет через сто кого-нибудь заинтересует какой-нибудь случай из нашей действительности, до истины им докопаться будет непросто.

- А что, серьёзные люди по газетам историю пишут?

- И по газетам тоже. А какие альтернативы? Живых людей расспросить - так ведь люди вымирают слишком быстро, а старики ещё и таких басен наплетут... Архивы ЗАГСа у нас, начиная с 1917 года -объект строжайшей государственной тайны; туда даже за данными о репрессированных исследователей пускают лишь... по письменной просьбе родственников этих самых репрессированных. А если у кого родных не осталось, или все уже давно в Израиле? Значит, таких репрессированных, получается, и изучать, что ли, не надо? Архивы у нас тоже не в лучшем виде. Горела в 1890 году Ветлуга - все архивы по целому уезду сгорели. Г орел в 1982 году костромской архив - сгорели документы в масштабе уже целой области, целый пласт истории - директора тогда посадили на два года условно, пожалели даму - виновата была не столько она, сколько дырявая крыша. Бывает, и музей сгорит - в Сергаче, в 1991 году. Да и у нас в городе весь XVIII век пошёл прахом в 1923-м: тогда самые старые дела свалили в одной из башен Кремля, и их растаскивали через отверстия в стенах тогдашние бомжи. Погреться, типа...

- А на кладбище больше информации?

- Кое-какие крохи набрать можно. Как архивы, так и кладбища в нашей стране здорово настрадались от большевиков. Но если с архивами хоть кто-то работает, с кладбищами, кроме меня, никто. До революции серьёзные памятники, такие, чтобы века перестояли, ставили лишь единицам - всяким там аристократам, богатеям, кулакам деревенским. С 1916 по 1954 год в городе и области не было ни одной мастерской, чтобы делать надгробия - ну и исхитрялись советские люди, как кто мог. Кто деревянный крест ставил, на нём стамеской имя-фамилию любимой бабушки высекал: лет сорок простоит, не больше; кто из железок пирамидку со звездой сваривал, кто валун обтёсывал, кто известняковую глыбу, а кто попросту тырил со старого кладбища бесхозные монументы. Старорежимные фамилии забивали или сошлифовывали, и высекали новые - такая мастерская вот у нас в городе открылась сразу после войны. Сходите на еврейский сектор на «Марьиной Роще» - там такая коллекция дореволюционных гранитных памятников - в Москве такой не увидишь. И ни одной православной фамилии: даже кресты православные, и те в этой мастерской изничтожали.

- В России до вас кто-нибудь изучал кладбища?

- Только при царе. Один великий князь, брат Николая Второго, насмотрелся в своё время во Франции, как там кладбища описаны и устроены, и решил сделать нечто подобное у нас. Деньги у династии Романовых водились. В 1906 году нашли двоих фанатиков-энтузиастов, Модзапевского и Сайтова, и поручили им отыскивать интересные могилы на кладбищах тогдашней Москвы. Они наискали на три тома; впоследствии эти три тома на царские деньги издали. Дальше занялись Петербургом, там работа заняла три года и составила четыре тома. Тоже успели до революции издать...Автор: Т.Кокина-Славрина, В.Злобин
Источник: "Интересная газета. Пси-фактор" №9 2013 г.