Людям старшего поколения хорошо памятна «пионерская комната» в школе: в углу знамя дружины, рядом флажки отрядов каждого класса, горн и пара барабанов. На стене - текст торжественной клятвы, на другой - портреты пионеров-героев. Первый - Павлик Морозов.
Сегодня, по прошествии 90 лет со дня гибели «пионера-героя №1», приходится признать, что достоверно мы знаем о нём немного. Спорно даже то, что он был пионером, а уж причины и обстоятельства его убийства и вовсе туманны. Родился, учился, был зарезан - такая вот недлинная биография...

Сын за отца

Павел появился на свет 14 ноября 1918 года в селе Герасимовка Тобольской губернии (сегодня это Свердловская область). Он был старшим сыном в семье крестьян Трофима и Татьяны Морозовых, у него было трое младших братьев. Семья отца переселилась на Урал в 1910-м, в ходе Столыпинской реформы, мать была из местных, из соседней деревни. Трофим Морозов, воевавший во время Гражданской в Красной армии то ли взводным, то ли отделённым командиром, сделал при советской власти небольшую карьеру: в конце 1920-х стал председателем Герасимовского сельсовета. Согласно канонической версии «жития» Павлика, его отец пил, бил жену и детей, небескорыстно покровительствовал зажиточным односельчанам, а также приторговывал справками, которые он продавал обильно хлынувшим в начале коллективизации на Урал раскулаченным «спецпереселенцам». По этим документам они являлись местными жителями и могли перемещаться по стране. Из семьи он в конце концов ушёл, перебрался жить к соседке.
Своей должности он вскоре лишился (вроде бы отказался сам), а там и вовсе «загремел» на 10 лет на строительство Беломорско-Балтийского канала. Впрочем, времена были ещё, по определению Анны Ахматовой, «вегетарианские»: за ударный труд Трофим был сочтён «перековавшимся», помилован через три года и даже награждён орденом. В село он не вернулся, обосновался в Тюмени.
Тем временем, утверждает официальная версия, из чувства мести, вызванного компрометирующими показаниями Павлика на следствии и в суде, родные решили с ним расправиться. Организатором выступал дядя и крёстный отец мальчика, кулак Арсений Кулуканов: он якобы внушил двоюродному брату Павлика Даниле Морозову мысль убить отправившегося вместе с младшим братом в тайгу за ягодой «доносчика». К Даниле присоединился их общий с Павлом дед Сергей Морозов, вдвоём они и расправились с мальчишками.

«Выше своих интересов»

Спустя месяц газета «Пионерская правда» на весь Советский Союз сообщила читателям о страшном преступлении: «Пионер Павел ставил интересы партии и рабочего класса выше своих интересов». Из акта первичного осмотра тел, 6 сентября 1932 года: «Морозов Павел лежал от дороги на расстоянии 10 метров, головою в восточную сторону. На голове надет красный мешок. Павлу был нанесён смертельный удар в брюхо. Второй удар нанесён в грудь около сердца, под которым находились рассыпанные ягоды клюквы. Около Павла стояла одна корзина, другая отброшена в сторону. Рубашка его в двух местах прорвана, на спине кровяное багровое пятно. Цвет волос — русый, лицо белое, глаза голубые, открыты, рот закрыт».


Процесс был показательным, выездная сессия Уральского областного суда в течение четырёх дней заслушивала показания экспертов и свидетелей, а также пятерых подсудимых: помимо трёх упомянутых на скамье находились бабка братьев Морозовых Ксения (Аксинья) и ещё один дядя Арсений Силин. Присутствовали корреспонденты нескольких газет, в том числе и центральных, помимо государственного обвинителя участвовали два общественных. Кулуканов как организатор и заказчик убийства и Данила Морозов как непосредственный исполнитель, были приговорены к расстрелу, Сергей и Ксения Морозовы — к 10 годам тюрьмы (где и умерли), Силин оправдан за недоказанностью.
С уголовным делом по обвинению Трофима Морозова в потворстве кулакам и спецпереселенцам сегодня ознакомиться нельзя: оно сгорело в 1950 году, когда в архиве Свердловского облуправления МГБ СССР случился пожар. Заявление Павлика существует в копии как выписка из показаний, и у этой копии отсутствуют некоторые важные элементы, в частности, дата.
«Дяденька, мой отец творил явную контрреволюцию, я как пионер обязан это сказать, мой отец не защитник интересов Октября. А всячески помогает кулаку сбежать. Стояли за него горой, и я не как сын, а как пионер прошу привлечь к строгой ответственности моего отца, ибо в дальнейшем не дать повадку другим скрывать кулака и явно нарушать линию партии, и ещё добавляю, что мой отец сейчас присваивает кулацкое имущество, взял койку кулака Кулаканова Арсентия и у него же хотел взять стог сена, но кулак Кулаканов не дал ему сено, а сказал пускай лучше возьмёт казна».
Характерно, что эта запись устных показаний встречается ещё и в отчёте орготдела Тавдинского райкома партии в область, но там выдаётся за письмо. Наконец, очень похожие фразы встречаются в судебном репортаже, опубликованном в газете «Уральский рабочий». Автор так передаёт речь Павлика на суде над отцом: «Это я подал в суд заявление на своего отца. Я как пионер отказываюсь от отца. Он творил явную контрреволюцию. Мой отец не защитник Октября. Он всячески помогал кулаку Кулуканову Арсентию. Это он помог бежать кулакам. Это он спрятал кулацкое имущество, чтобы оно не досталось колхозникам». Вероятно, источник один, да вот только что это за источник? Действительные показания (или письменный донос), исходившие от мальчика, или что-то, сочинённое (возможно, задним числом) следователями?

Кому выгодно?

Даже если Павлик и «проявил инициативу», мы не можем безоговорочно считать его подлинным её автором. Спору нет, мотив у него был, даже два. Но если первый, официальный — пионерская принципиальность, выглядит как лично ему принадлежащий, то со вторым всё гораздо сложнее.
У старшего из сыновей Трофима Морозова были веские основания ненавидеть отца: за пьянство, за побои, за уход к другой женщине, подведший черту под недолгим и не слишком радостным детством Павлика — ведь теперь на 12-летнего парнишку легли обязанности старшего мужчины в семье. Но столь же очевидно, что не меньше эмоций вызывал загулявший председатель сельсовета у своей бывшей жены, Татьяны. У неё и раньше были непростые отношения с мужниной роднёй: после свадьбы молодые могли остаться в семье Сергея Морозова и вести общее хозяйство, но именно Татьяна, желавшая жить «своим домом», настояла на том, чтобы отселиться, и это вынудило главу «морозовского клана» «отрезать» им часть земли. Это породило конфликт, имевший столь жуткое развитие.
А вот стремление властей придать делу политический характер очевидно до кристальной прозрачности. Ещё в 1928 году на пленуме ЦК ВКП (б), посвящённом, в частности, проблеме хлебозаготовок и организации совхозов, Сталин высказал важнейший тезис: «По мере нашего продвижения вперёд, сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться, а советская власть, силы которой будут возрастать всё больше и больше, будет проводить политику изоляции этих элементов, политику разложения врагов рабочего класса, наконец, политику подавления сопротивления эксплуататоров, создавая базу для дальнейшего продвижения вперёд рабочего класса и основных масс крестьянства».
Любое подтверждение этой мысли шло «в зачёт» «товарищам на местах». Да и идеологов Всесоюзной пионерской организации понять можно: юным коммунистам-ленинцам необходим был свой «сонм мучеников», образцов для подражания.
Похоже, что на самом деле кровавая драма, разыгравшаяся в Герасимовке, имела в основе своей не революционно-классовую, а бытовую подоплёку: пьянство, семейное насилие, делёж имущества, ревность. Подобное могло произойти — и не раз происходило! — и «при царе-батюшке». Вспомним хотя бы дело супругов Колосковых, ставшее сюжетной основой толстовской пьесы «Власть тьмы». Впрочем, тут есть свои нюансы.

Суд скорый, неправый

Дело в том, что с точки зрения классической криминалистики прямых улик, указывающих на виновность Сергея и Данилы Морозовых, в деле просто нет. Замоченная для стирки одежда с пятнами, напоминающими по виду кровь, и ножи, изъятые при обыске у них в доме, были исследованы экспертом только через два месяца. И следов крови на них не обнаружилось. Исследование тел было проведено поверхностно и неквалифицированно (впрочем, и полученные следствием результаты не всегда принимались во внимание). В свидетельских показаниях на следствии и суде имелась масса нестыковок.
Очевидно, что следствие с самого начала не сомневалось — убили Данила и Сергей, и отметало всё, что противоречило этой версии. По сути, в основу приговора легли признательные показания Данилы и Сергея и двусмысленные — Ксении Морозовой и Арсения Кулуканова.
Показательный характер суда, шумиха, поднятая прессой, — всё это не способствовало установлению истины. И хотя версия убийства братьев Морозовых их родными по-прежнему остаётся главной (уже в постсоветские времена Верховный суд РФ отказался реабилитировать обвиняемых), есть и другие.
Историческое сознание общества — пресловутая «историческая память» — склонно оперировать удобными, раз и навсегда усвоенными штампами. Историки исписали тысячи страниц, доказывая, что Георгий Гапон не был полицейским агентом, но это не может сокрушить формулы «поп-провокатор». Лидия Тимашук писала не донос на «врачей-вредителей», а по сугубо ведомственной линии высказала совершенно обоснованные сомнения в правильности определённого Жданову лечения, и об этом давно и подробно написано. Но в «сознании народном» она продолжает быть «доносчицей-антисемиткой».
Что же касается Павлика Морозова, то мы почти ничего о нём не знаем, но образ пионера, для которого «идеалы Октября выше семейных привязанностей» (для одних — святого, для других — иуды), остаётся непоколебимым. Что не может не огорчать.Автор: А.Кузнецов
Источник: "Дилетант"