Японские самураи и европейские рыцари похожи друг на друга. Но первые жестоко убивали своих врагов и сами были всегда готовы к "самоубийству чести", а вторые старательно избегали смерти...

Война и мир

В одном из эпизодов войны домов Тайра и Минамото (1180–1185) враги настигают полководца Сигэхиру: "Конь под князем слабел, враги приближались... Тогда, решив покончить с собой, Сигэхира въехал в воду, но, как на грех, в этом месте тянулась отмель и утонуть было невозможно. Сигэхира соскочил с коня, разрезал верхний пояс у панциря, развязал шнуры, сбросил доспехи и уже готовился распороть себе живот". В другом эпизоде воин Канэясу, видя, что противники одолевают, отрубает голову своему раненому сыну и бросается на мечи врагов.
Ритуальные формы самоубийства появляются в японских хрониках с XII века. Харакири или сэппуку (вспарывание живота) первыми начали делать воины области Канто (в районе современного Токио) — после победы их клана Минамото сэппуку стало общеяпонской практикой и пережило даже период сёгуната Токугава (XVII–XIX века). Отголоски сэппуку слышны в подвигах пилотов-камикадзе Второй мировой, а последнее по времени громкое действо совершил писатель Юкио Мисима, вспоровший себе живот на крыше Министерства обороны в 1970 году.
Но в тот же самый период (XI–XII веках), когда в Японии возникло сословие самураев (буси), со своими правилами поведения и кодексом чести, на северо-западе Европы (Франция, Нормандия, Анжу, Фландрия) оформился очень похожее на них сословие рыцарей — которые тоже превыше всего ставили отвагу, честь и славу. И получали эту славу, естественно, в бою. Однако европейское отношение к смерти на поле боя разительно отличалось от японского: историки говорят о небольшом числе убитых и раненых, о том, что рыцари предпочитали сдаваться и брать в плен, а не убивать врагов, и что воины предпочитали не ввязываться в бой без особой нужды.
Вот характерный пример: битва при Бремюле (1119) между английским и французским королями. Как пишет хронист Ордерик Виталий, "только трое из 900 сражавшихся рыцарей погибли… они щадили друг друга, из страха Божьего и чувства братства по оружию; они более стремились взять убегающих врагов в плен, а не убить". Японский же путь ведения войны, наоборот, опирался на желание вступить в бой, на методичное убийство врагов и казнь побеждённых (вместе с их женами и детьми). Иными словами, японские "рыцари" желали смерти, своей и чужой, тогда как для европейских она была лишь неизбежным злом (а самоубийство вообще страшным грехом). Это, по сути, единственное различие между двумя аристократическими культурами. Откуда же оно взялось?

Буддизм и приятие смерти

Наиболее очевидный ответ на этот вопрос — дело в религии. Да, христианство признало самоубийство (даже в бою!) грехом, и в законах государств Запада оно стало преступлением — падающие на собственные мечи римские командиры остались в прошлом. Ещё более важным был страх рыцарей умереть без покаяния, без предсмертной исповеди. Да, в буддизме к смерти отношение было более спокойным. Популярный в Японии в то время дзэн-буддизм подчёркивал неоднозначность и иллюзорность линии, отделяющей смерть от жизни.


Но при этом в буддизме убийство так же, как и в христианстве, считалось тяжким грехом. Противоречие между требованиями религии и собственным образом жизни японские аристократы очень хорошо чувствовали. Вот ещё одна знаменитая сцена из "Повести о доме Тайра":

"Мне хотелось бы пощадить тебя, утерев слезу, — сказал Кумагай. — Но ты видишь, наших воинов много — целые тучи! Раз уж всё равно тебе погибать, лучше умри от моей руки, а я буду молиться за твою душу!
- Не медли же, рази поскорей! — отвечал юноша.
От великой жалости сердце Кумагая, казалось, остановилось; не в силах собраться с духом, он не знал, куда направить удар. Но бесконечно медлить было нельзя, и, обливаясь слезами, он снял юноше голову.
- Увы, нет доли прискорбней, чем удел самурая! Разве пришлось бы мне испытать столь горькую муку, родись я не в семье самурая? Какое безжалостное убийство я совершил! — так изливал он горе, переполнявшее сердце, и, закрыв лицо рукавом, проливал горючие слезы… И внезапно в душе Кумагая созрела решимость уйти от мира"

В христианстве в те же века разрабатывалась теология "священной войны", оправдывающая определённые формы смерти и убийства. Более того, если в Японии уйти в монахи означало отказ от насилия, католическая церковь "обвенчала" войну и веру в духовно-рыцарских орденах, члены которых брали на себя монашеские обеты и при этом воевали с врагами. Таким образом, религия сама по себе ничего не объясняет. Остаётся только развести руками и всё объяснить культурными различиями — дескать, это уникальная японская культура заставляла самураев считать плен бесчестьем, а жестокое самоубийство — достойным и прекрасным поступком.

Земля или честь - что дороже?

Но что если попытаться найти более разумные объяснения? Поискать объективные экономические и политические причины "культу смерти" и самоубийства у японских аристократов? Для начала можно обратить внимание на то, что у японской знати не было непосредственной власти над крестьянами — земли с работниками выделяли им центральные органы управления, точнее, даже не земли, а право на доход с них. В Европе, напротив, таких центральных дворов, обладающих властью распределять крестьян, не было — и большинство феодалов крепко контролировали подчинённых им крепостных, собирали с них подати и судили их.
Далее, отношения между сюзеренами и вассалами в Европе были очень напряжёнными: вассалы постоянно конфликтовали с "вышестоящими" аристократами на тему своих прав и обязанностей. Юристы и поэты той эпохи постоянно спорили о том, при каких условиях допустимо оставить сюзерена: так, в поэме "Рауль де Камбре" (XII век) верный рыцарь Бернье уходит от своего господина не когда тот сжигает монастырь, где живёт мать Бернье, а когда он даёт рыцарю пощёчину. Японские сюзерены, напротив, имели полную власть над жизнью и смертью своих вассалов — отношения между ними воспринимались не по модели контракта между равными, а по принципу семьи: сыновья должны подчиняться отцу.


Понятно, что различные кланы и семейства в Японии и Европе вели между собой политическую борьбу — но что было ставкой, главным ресурсом в этой борьбе? Количество воинов, людей с мечами, которых можно мобилизовать в случае нужды. И тут появляется ещё одно любопытное различие: "мобилизационные возможности" в Японии зависели от престижа и чести, которым обладает (и передаёт по наследству) то или иное семейство. В Западной Европе главной ценностью была земля, защищённая замком (и также передаваемая по наследству). Кстати, имя феодала очень часто давалось по его фамильному владению.
И последний важный факт: в "игре" по перераспределению ценных ресурсов (земель с замками) в Европе всегда участвовало множество крупных игроков: королей, герцогов, князей и даже пап, которые постоянно пытались "подкрутить" правила в пользу своих людей, но фундаментально влиять на ход "игры" не могли. В Японии, напротив, всегда была одна центральная власть — императорский двор (хотя и с 1185 года часть полномочий ушла военному правителю-сёгуну). Император и сёгун имели полную власть над игрой — не только перераспределяя земельные наделы, но и отправляя в опалу отдельные семейства.
В свете этих фактов разное отношение к смерти и битвам в Европе и Японии начинает проясняться. Захват земель вражеского рода ничего не давал — землю всё равно распределяет Киото (или сёгун в Камакуре). Поэтому и укреплённых замков тогда не строили. Для победы нужно было не захватить замок, а вырезать как можно больше представителей враждебного рода, чтобы никто уже не смог претендовать на доход с земель. Отсюда же и жестокость сражений, когда победители убивали всех пленных. Высшей же целью для амбициозного рода был захват столицы, чтобы самим распределять земли и должности.
Войны в Европе, наоборот, велись за обладание замками. Битв рыцари избегали — слишком рискованно, лучше пограбить земли врага или взять его замок в осаду. Убивать врага было особо ни к чему — всё равно у него найдётся родственник, который вступит во владение собственностью. А вот за пленного рыцаря можно было запросить выкуп или, что ещё лучше, вытребовать у него руку дочери или племянницы (вместе с частью земель).

Самоубийства как выгодная инвестиция

Наконец, самоубийство. В Европе харакири не принесло бы никакой пользы роду — наоборот, оно прямо-таки опасно, так как убирает главу клана, оставляя все владения слабым малолетним наследникам, рискующим раздробить их на мелкие части. Никакой выгоды не было для рыцарей оспаривать церковное учение о греховности самоубийства (в бою). В Японии же сэппуку резко повышало честь и престиж рода. Почему? Во-первых, при поражении в бою оно не давало врагу убить побежденного и тем самым получить славу. Во-вторых, героическое самоубийство засчитывалось роду именно как приносящее славу убийство! То есть, когда знаменитый воин лишает себя жизни, это даёт столько же престижа, сколько уничтожение равного по силе противника. В-третьих, чем более мучительным и ритуализированным становится самоубийство, тем более героическим представляется самурай.


Слава и честь, которую даёт сэппуку, помогает всему роду: даже после полного разгрома на поле боя, героического самоубийства нескольких самураев достаточно, чтобы положить фундамент для возрождения клана. И даже если это было финальное сражение, где вырезали всех, слава проигравших героев останется в веках, навсегда затмив славу победителей. Минамото-но Ёритомо — первый сёгун, завершивший кровавые смуты XII века, пользуется уважением в Японии, но ни сказок про него не расскажут, ни песен про него не споют. Род Тайра, который он разгромил, остался в веках благодаря "Повести о доме Тайра", и даже среди самураев рода Минамото сёгун менее славен, чем его младший брат Ёсицуне, на которого Ёритомо объявил охоту. В последней битве он совершил сэппуку. Именно Ёсицуне считается идеалом самурая — ему поставлены памятники, про него ставят пьесы театра, а Акиро Куросава снял фильм "Идущие по хвосту тигра".
И последнее: даже коллективное самоубийство самураев и слуг после смерти своего господина имеет рациональное объяснение. Этот акт безупречной верности господину также повышает престиж клана, помогая ему собрать силы после поражения. Напротив, в европейских условиях групповое самоубийство вассалов фактически стало бы предательством — наследник погибшего господина лишился бы своей армии. В Японии же презрение знати к тем, кто предпочёл жизнь смерти после поражения, было настолько велико, что использование таких опозорившихся самураев в дальнейшей борьбе приносило клану больше вреда, чем пользы.
Итак, при внимательном рассмотрении сэппуку уже не кажется иррациональным, варварским, жестоким обычаем. Наоборот, вопреки инстинкту самосохранения это логичный и выгодный ход в сложной политической игре.Автор: М.Медведева
Источник: "Life"