Человеческая история усеяна потерянными культурами и забытыми великими лидерами. Многие из них незнакомы обычному человеку, но в редких случаях их действия завоевывают им место в нашем современном сознании.
Он называл себя flagellum Dei, бичом Божьим, и даже сегодня, спустя 1500 лет после его залитой кровью смерти, его имя остается ярлыком жестокости. Древние художники подчеркивали его бесчеловечность, изображая его с козлиной бородой и дьявольскими рогами.
Тогда, как и сейчас, он казался воплощением азиатского степного кочевника: уродливый, приземистый и грозный, смертоносный с луком, интересующийся в основном грабежами и изнасилованиями.
Его настоящее имя было Аттила, король гуннов, и даже сегодня упоминание этого имени вызывает в сердцах цивилизованных людей атавистическую панику. Для Эдварда Гиббона - не большого поклонника Римской империи, которую гунны неоднократно разоряли в период с 434 по 453 год н.э. - Аттила был "диким разрушителем", о котором говорили, что "трава никогда не росла на том месте, где ступала его лошадь"...
Для римского историка Иордана он был "человеком, рожденным в мир, чтобы потрясти народы". Еще столетие назад, когда англичане хотели подчеркнуть, насколько варварскими и неанглийскими стали их противники в Первой мировой войне - насколько далеко они опустились в своем понимании чести, справедливости и честной игры - они называли немцев "гуннами".


И все же есть те, кто считает, что нам есть чему поучиться у народа, который появился, казалось бы, из ниоткуда и поставил могущественную Римскую империю почти на колени. Несколько лет назад Уэсс Робертс сделал бестселлером книгу под названием "Секреты лидерства Аттилы Гунна", утверждая, что для забрызганных кровью варваров гунны могут многому научить американских руководителей в области "управления, направленного на победу и берущего на себя ответственность".
А Билл Мэдден в своей биографии Джорджа Стейнбреннера сообщил, что бывший владелец New York Yankees имел привычку изучать Аттилу в надежде получить знания, которые окажутся бесценными в бизнесе. Аттила, утверждал Стейнбреннер, "не был идеальным, но ему было что сказать".
Даже серьезные историки склонны задумываться над тем, почему именно Аттила так запомнился - почему, как отмечает Адриан Голдсуорси, было много варварских вождей, но Аттила - "одно из немногих имен древности, которое до сих пор вызывает мгновенное признание, ставя его в один ряд с Александром, Цезарем, Клеопатрой и Нероном". Аттила стал варваром древнего мира".


Для меня этот вопрос стал актуальным только в прошлом месяце, когда один старый друг написал по электронной почте, чтобы спросить: "Был ли A the H совсем плохим? Или его репутация была незаслуженно опорочена в ходе всеобщего поношения всего, что не относится к римскому периоду?". Этот странный запрос, как он объяснил, был вызван недавним рождением близнецов.
Он и его жена рассматривали имя Аттила для своего новорожденного сына (и Беренгария для дочери). И хотя можно объяснить, что мать - гречанка и что это имя остается популярным в некоторых районах Балкан, чем больше я размышлял над этой проблемой, тем больше понимал, что об Аттиле Гунне действительно можно сказать по крайней мере несколько хороших вещей.
Во-первых, этот вождь варваров был, по большей части, человеком слова - по крайней мере, по стандартам своего времени. На протяжении многих лет он взимал ежегодную дань с Римской империи, но хотя стоимость мира с гуннами была значительной - 350 фунтов чистого золота в год в 422 году, увеличилась до 700 в 440 году и в конечном итоге до 2100 в 480 году - за это можно было купить мир. Пока выплачивалась дань, гунны вели себя тихо.


И хотя большинство историков сходятся во мнении, что Аттила решил не давить на римлян сильнее, потому что посчитал, что гораздо проще взять их деньги, чем ввязываться в рискованные военные действия, нетрудно вспомнить примеры варваров, которые взимали дань, а затем нападали, не обращая внимания ни на вождей (на ум приходит Этельред Неподкупный), которые платили дань, тайно замышляя расправу над своими мучителями.
Можно добавить, что Аттила был варваром с равными возможностями. "Его главной целью, - отмечает Голдсуорси, - было нажиться на грабеже во время войны и вымогательстве в мирное время".
Более убедительным, пожалуй, является то, что Аттила всегда высоко ценил лояльность. Постоянной чертой дипломатических отношений, которые он поддерживал как с восточной, так и с западной частью Римской империи, было то, что все инакомыслящие гунны, обнаруженные на их территориях, должны быть возвращены ему.
В 448 году Аттила показал себя готовым начать войну против Восточной империи за то, что она не выполнила один из этих договоров и вернула только пять из 17 гуннов-перебежчиков, которых требовал король. (Не исключено, что остальные дюжина бежали; наши источники свидетельствуют, что судьба предателей, которым не повезло сдаться Аттиле, была на редкость приятной. Два гуннских князя, которых выдали римляне, были мгновенно обезглавлены).


Конечно, было бы неправильно представлять Аттилу неким маяком просвещения. Он убил Бледу, своего родного брата, чтобы объединить империю гуннов и править ею единолично. Он не был покровителем образования и приказывал устраивать резню, предавая мечу целые монастыри. Римский историк Приск, который в составе посольства посетил Аттилу на Дунае и оставил единственный сохранившийся у нас рассказ очевидца о гуннском царе и его столице, видел регулярные взрывы ярости.
Тем не менее, трудно сказать, были ли эти бури гнева подлинными или просто демонстрацией, призванной привести в трепет послов, и есть чем восхищаться в том уважении, которое Аттила оказал вдове Бледы - когда Приск встретил ее, она занимала пост правителя гуннской деревни. Тот же автор наблюдал Аттилу с сыном и отметил определенную нежность, написав: "Он приблизил его к себе... и смотрел на него нежными глазами".
Находка богатого гуннского клада пятого века в Пьетрозе (Румыния) убедительно свидетельствует о том, что гуннский царь позволял своим подданным обогащаться, но именно Приску мы обязаны большей частью наших свидетельств о щедрости Аттилы. Удивившись, что один "соплеменник", которого он и его спутники встретили на венгерской равнине, приветствовал их по-гречески, Приск расспросил его и узнал, что когда-то он был римским подданным и попал в плен, когда Аттила разграбил один из городов на Дунае.


Освобожденный из рабства своим хозяином-гунном, грек решил сражаться за "скифов" (так Приск называл гуннов) и теперь протестовал против того, что "его новая жизнь предпочтительнее прежней, жалуясь на тяжелые налоги империи, коррумпированное правительство, несправедливость и дороговизну правовой системы". Аттила, по словам Приска, также нанял двух римских секретарей, которые служили ему скорее из верности, чем из страха, и даже имел римского друга, Флавия Аэция, который несколько лет жил среди гуннов в качестве заложника. Аэций использовал полученные от них военные навыки, чтобы стать искусным всадником и лучником, а в итоге - одним из ведущих полководцев своего времени.
Самое удивительное, пожалуй, то, что царь гуннов был способен на милосердие - или, по крайней мере, на холодный политический расчет. Когда он раскрыл заговор римлян против его жизни, Аттила избавил потенциального убийцу от ужасной участи, которая ждала бы любого другого человека. Вместо этого он отправил потенциального убийцу обратно к его хозяевам в Константинополь, сопроводив его запиской с унизительными подробностями раскрытия римского плана и требованием дальнейшей дани.
Тем не менее, Аттила оставался угрозой как для Западной, так и для Восточной империи. В 443 году его войска достигли юга Константинополя; в 450-453 годах он вторгся во Францию и Италию. Странно, но, возможно, достойно, что две последние кампании были проведены - так утверждал король гуннов, - чтобы удовлетворить честь римской принцессы.

Онория, сестра западного императора Валентиниана III, была жестоко разочарована мужем, которого выбрал для нее брат, и послала Аттиле свое обручальное кольцо с просьбой о помощи. Царь решил истолковать этот поступок как предложение руки и сердца и, потребовав половину Западной империи в качестве приданого, провел две кровавые кампании от имени Онории.

Из всех лучших качеств Аттилы, однако, то, которое больше всего нравится современному уму, - это его отказ соблазниться богатством. Приск, опять же, наиболее ясно выражает эту мысль, рассказывая, что когда Аттила приветствовал римских послов пиром:

"Рядом со столом Аттилы были поставлены столы, достаточно большие, чтобы за ними могли сидеть трое или четверо, а то и больше, так что каждый мог брать еду с блюд, не сходя со своего места. Первым вошел сопровождающий Аттилы с блюдом, полным мяса, а за ним - другие сопровождающие с хлебом и яствами, которые они разложили на столах. Для нас и гостей-варваров была приготовлена роскошная трапеза на серебряных блюдах, но Аттила ел только мясо на деревянном котле. Во всем остальном он тоже проявил умеренность; его кубок был деревянным, тогда как гостям были поданы кубки из золота и серебра. Одежда его тоже была довольно простой и требовала только чистоты. Меч, который он носил на боку, засовы его скифских башмаков, уздечка его коня не были украшены, как у других скифов, ни золотом, ни драгоценными камнями, ни чем-либо дорогим".

Так жил Аттила, король гуннов, и так он умер в 453 году, в возрасте, вероятно, около 50 лет, все еще не поддаваясь соблазнам роскоши. Его эффектная кончина во время одной из многочисленных брачных ночей запомнилась Гиббону:

"Перед тем как король гуннов эвакуировался из Италии, он пригрозил вернуться еще более страшным и непримиримым, если его невеста, принцесса Онория, не будет доставлена его послам. Тем временем Аттила облегчил свое нежное беспокойство, добавив к списку своих бесчисленных жен прекрасную девицу, которую звали Ильдико. Их брак был отпразднован с варварской пышностью и торжеством в его деревянном дворце за Дунаем, и монарх, подавленный вином и сном, в поздний час удалился с пира на брачное ложе. Его сопровождающие продолжали уважать его удовольствия или покой большую часть следующего дня, пока необычная тишина не вызвала у них опасения и подозрения; после попыток разбудить Аттилу громкими и многократными криками, они, наконец, ворвались в королевские апартаменты. Они нашли дрожащую невесту, сидящую у постели и скрывающую лицо вуалью. Царь... скончался ночью. Артерия внезапно лопнула, и когда Аттила лежал в позе лежачего, он был задушен потоком крови, которая, вместо того чтобы выйти через ноздри, изверглась в легкие и желудок".

Короче говоря, король утонул в собственной крови. Гиббон добавляет, что он был "славен в жизни, непобедим в смерти, отец своего народа, бич своих врагов и ужас всего мира". Гунны похоронили его в тройном гробу - железном снаружи, скрывавшем внутренний серебряный гроб, который, в свою очередь, скрывал золотой, - и сделали это тайно, ночью, расправившись с пленниками, которых они заставили копать могилу, чтобы ее никогда не обнаружили.


Люди Аттилы больше не угрожали Риму, и они знали, что потеряли. Гиббон сказал об этом лучше всего: "Варвары отрезали часть своих волос, измазали лица неприличными ранами и оплакивали своего доблестного вождя, как он того заслуживал. Не женскими слезами, а кровью воинов".