Ряд биологов и экоактивистов утверждают, что мы живем во времена нового массового вымирания. Но если присмотреться повнимательнее, выясняется, что они не специалисты в массовых вымираниях прошлого. А вот те, кто на этой теме специализируются (то есть не просто биологи, а палеонтологи), отвергают такую идею. Откуда возникла подобная разность мнений? И когда нам стоит ожидать шестого массового вымирания?
Пять великих вымираний прошлого — то, о чем каждый из нас так или иначе неизбежно знает. В последнем вымерли динозавры, в триасовом одни группы динозавров потеснили другие, в великом пермском, напротив, родственники современных млекопитающих были сброшены с пьедестала ведущих наземных животных. Девонское и ордовик-силурийское вымирания понятны заметно хуже, но и с ними ясно: они были. Сложнее с шестым — предположительно, происходящим (или нет) в наши дни.


Пять великих вымираний прошлого — то, о чем каждый из нас так или иначе неизбежно знает. В последнем вымерли динозавры, в триасовом одни группы динозавров потеснили другие, в великом пермском, напротив, родственники современных млекопитающих были сброшены с пьедестала ведущих наземных животных. Девонское и ордовик-силурийское вымирания понятны заметно хуже, но и с ними ясно: они были. Сложнее с шестым — предположительно, происходящим (или нет) в наши дни.
Откроем практически любое СМИ последних лет и немедленно наткнемся на что-то вроде: «Биологи доказали, что на Земле началось шестое массовое вымирание». Кстати, статью выпустила группа Пола Эрлиха — человека, мягко говоря, хорошо известного катастрофическими (но пока ни разу не исполнившимися) предсказаниями. В «Википедии» — то же самое: «Голоценовое [текущее] вымирание называют также шестым массовым вымиранием в связи с тем, что это шестое массовое исчезновение видов». Экологические организации вторят: в мире каждый год вымирают чуть ли не 140 тысяч видов. И опять-таки, в «Википедии», имеющей в современном популярном дискурсе иногда непомерно большой вес, цифра та же.
Звучит захватывающе, особенно если вспомнить, что всех видов млекопитающих, например, всего-то менее десяти тысяч. Но почему же специалисты, изучающие массовые вымирания, утверждают, что массового вымирания сейчас нет?

Чем обосновывают идею о шестом вымирании?

В 2015 году группа ученых под руководством биолога Пола Эрлиха пришла к выводу, что за XX век исчезли 477 из 45 тысяч видов позвоночных, или более одного процента. Следовательно, скорость вымирания для них — почти пять видов в год. При этом в качестве нормальной частоты вымираний для позвоночных группа Эрлиха приняла одно вымирание на один вид раз в полмиллиона лет. Выходит, норма — минус один вид на полмиллиона видо-лет.
Сорок пять тысяч видов позвоночных на 100 лет прошлого века дают 4,5 миллиона видо-лет. То есть в норме среди них вымереть должны были девять видов, а в реальности исчезло 477. Значит, скорость нынешнего вымирания в 53 раза выше, чем нормальная. Авторы заключают: из этого очевидно, что шестое массовое вымирание уже идет.


Но есть нюанс. Если расчеты по позвоночным — как это предполагают в группе Эрлиха — верны для живого мира в целом, выходит, за прошлый век вымерло больше одного процента всех видов. Описанных видов на планете — 1,9 миллиона. Где же вымершие 19 тысяч видов? Среди постоянно отслеживаемых Международным союзом охраны природы — более 140 тысяч видов. Если в XX веке вымер один процент всех видов, Международный союз должен зарегистрировать более 1400 вымираний. Однако на практике он фиксирует всего 902 вымирания, причем с XVI века.
Итак, если верить моделям группы Эрлиха — и множеству им подобных, — шестое массовое вымирание идет полным ходом. Но выводы из этих моделей плохо стыкуются с данными эмпирических наблюдений, которые не фиксируют вымираний подобного размаха.

Почему палеонтологи сомневаются

Типичная точка зрения палеонтолога на слова «шестое массовое вымирание» обычно довольно резкая:

«Будучи сейчас поставлен перед необходимостью дать оценку концепции «шестого великого вымирания» с точки зрения палеонтологии, я чувствую себя… Ну, примерно как историк-античник, которого просят на полном серьезе прокомментировать очередное сенсационное озарение адептов фоменковской «Новой хронологии», доказывающих, будто никакой Античности не было вовсе, а «все сфабриковано средневековыми монахами». В двух словах: это просто алармистская «зеленая» публицистика, к нормальной науке не имеющая отношения вообще, — там даже предмета-то для содержательной научной полемики нет».

Конечно, можно сказать, что автор этих слов — палеонтолог Кирилл Еськов — сам был замечен в поддержке, мягко говоря, умеренно научной на сегодня концепции. Ведь он в основном отрицает вымирание динозавров от падения астероида. А это для кого-то может поставить под сомнение ценность его мнения и по вопросу современного вымирания. Отлично, обратимся тогда к одному из его уважаемых коллег на Западе, палеонтологу из Смитсоновского института (США) Дугласу Эрвину. Он называет рассуждения о шестом массовом вымирании «мусорной наукой»:

«Люди, которые заявляют, что мы находимся в середине шестого массового вымирания, не понимают массовые вымирания в такой мере, чтобы увидеть логическую ошибку в своих рассуждениях».

Эрвин начинает с базовых вещей: чтобы сравнивать сравнимое, у современного вымирания видов должны быть те же маркеры, что у прошлых. Таким маркером однозначно не могут быть вымирания наземных позвоночных. Для суши остатки позвоночных сохраняются плохо, а точнее, очень плохо. Американский палеонтолог напоминает, что в прошлом веке вымер странствующий голубь — птица с глобальной популяцией в миллиарды особей. А сегодня у нас есть всего два набора ее скелетных остатков. Через миллион и более лет палеонтолог будущего не увидел бы и одного набора: кости мелких животных сохраняются крайне плохо. То есть для него это вымирание прошло бы полностью незамеченным.


Поэтому массовые вымирания выявляют совсем иначе. Известный палеонтолог Александр Марков прокомментировал сложившуюся ситуацию для нас так: «Мы знаем о вымираниях фанерозоя в первую очередь по морской ископаемой летописи. То есть по остаткам организмов с хорошо сохраняющимся скелетом, организмов очень многочисленных. Это двустворчатые и головоногие моллюски, фораминиферы, диатомеи и так далее. Во время действительно крупных вымираний погибали массовые, всесветно распространенные виды, а не только редкие и эндемичные, как это часто случается в наши дни».
Ученый продолжает: «Нынешнее вымирание затрагивает в основном наземные виды — например, можно говорить о массовом вымирании мегафауны. Но это не будет говорить о том, что у нас есть массовое вымирание, подобное пяти великим. В море в наши дни массового вымирания распространенных организмов нет. Планктонные фораминиферы, радиолярии, диатомеи и тому подобное никакого ускоренного вымирания не показывают. Если бы смотрели на современные события из далекого будущего по палеонтологическим данным, никому бы не пришло в голову сравнивать то вымирание, что сейчас, с тем, что было на рубеже мела-палеогена».


Ярослав Попов, палеонтолог из Государственного Дарвиновского музея, в комментарии для нас добавляет:

«Большая проблема концепции шестого массового вымирания в том, что вообще-то массовое вымирание выявляют на уровне семейств. В крайнем случае — и уже куда менее точно — на уровне родов. О видах просто не приходится и говорить, так как мы былого разнообразия вымершей фауны банально не знаем и, скорее всего, никогда не узнаем. Мы можем примерно сказать, на что была похожа экосистема прошлого, но не знаем, например, сколько было видов тираннозавров — даже тираннозавров! А когда переходим на уровень еще более мелких животных, до насекомых, тут уж совсем невозможно дать более или менее полное представление о вопросе. Ведь чем мельче наземный вид, тем ниже шансы найти его ископаемые остатки. Поэтому просто невозможно сопоставлять напрямую число видов, вымерших в последние сотни лет, с числом видов, исчезнувших при великих вымираниях».

Подытожим: достоверно понять скорость исчезновения наземных видов в великое вымирание невозможно. Научным базисом для параллели между вымираниями прошлого и наших дней могло бы стать наблюдаемое массовое исчезновение морских организмов, притом довольно небольших и массовых, а этого, кажется, совсем не происходит.


Биологи, подобные группе Эрлиха, пытаются сделать вывод о шестом вымирании за счет сравнения несравнимого: вымираний целых семейств и родов массовых морских организмов прошлого с вымираниями относительно малочисленных видов — но никак не семейств! — наземных организмов. На такой основе довольно трудно прийти к твердым научным выводам. Кажется, это ошибка методики.

Смешивая тараканов с бегемотами

Попробуем задуматься, какие же именно виды вымирают в наши дни (в эпоху голоцена). До голоцена, напомним, был плейстоцен — и тогда вымерли, например, европейские бегемоты и прямобивневые европейские лесные слоны. Ледник сделал Европу слишком холодной, и бегемоты со слонами не сдюжили. Еще вымерли неандертальцы и многие крупные эндемики Австралии — тут, правда, постарались скорее наши с вами предки, а не климат.
Но значит ли это, что в ту пору вымирали насекомые, растения, кто-то еще, кроме крупных позвоночных? Правильный ответ: мы не знаем. В палеонтологической летописи следов этого нет.
Однако из биологической истории последних веков и тысячелетий мы достоверно знаем, что крупные животные под антропогенным давлением вымирают намного проще, чем мелкие. Все потому, что человеку энергетически намного выгоднее охотиться на крупных травоядных, нежели на мелких. Пигмеи XX века могли собирать гусениц, а могли есть слонов — и всегда, когда только у них был выбор, они выбирали слонов, поскольку отдача в виде белка на единицу усилий в случае охоты на крупного зверя существенно больше.
Современное вымирание обусловлено в первую очередь антропогенным давлением. Александр Марков отмечает: «По островным фаунам — там явное антропогенное воздействие. Эндемичные нелетающие виды птиц исчезали за ничтожное время: дронты на Маврикии, полинезийцы также выбили птиц-эндемиков на Тихом океане. Такие виды погибли практически на сто процентов. Если же брать экосистемы континентов, то и там в основном антропогенное воздействие, расширение сельхозплощадей, дробление ареалов обитания диких копытных и так далее».


Нынешнее вымирание голоцена — как и, видимо, плейстоценовое — сильнее всего касается крупных позвоночных, самых уязвимых к давлению человека. Но вымирание условных бегемотов вовсе не говорит о том, что в экосистеме пострадали сразу все виды. Это нужно доказывать, а никаких попыток доказать сторонники идей о шестом массовом вымирании так и не сделали.
Еще сложнее ситуация с островными видами-эндемиками. Например, полинезийцы за время колонизации Тихого океана истребили более двух тысяч видов-эндемиков. Кстати, это в пару раз больше, чем исчезло от современной цивилизации с 1500 года (902 вида), и примерно 20 процентов всех видов птиц вообще. Современному человечеству еще шагать и шагать до результатов, равным результатам этих технологически продвинутых (хотя находившихся в каменном веке) мореплавателей прошлого.
Но значит ли это, что полинезийцы реально запустили шестое массовое вымирание? Нет. Все вымершие виды существовали в географически очень ограниченных ареалах малых островов. На смену им часто приходили так называемые инвазивные виды с той же экологической ролью. Гибель таких видов — ущерб для биоразнообразия, но никакого отношения к угрозе настоящего массового вымирания она не имеет. Крупные континенты от нее никак не пострадали.
Конечно, есть случаи, когда пострадали целые континенты. Как мы уже писали, истребление людьми австралийских крупных травоядных примерно 40 тысяч лет назад стало серьезной проблемой для всех экосистем Австралии: только крупные травоядные могут вносить в почву достаточно фосфора, а без них начинается фосфородефицит, деформирующий всю растительную экосистему.


Но и тут трудно говорить об угрозе массового вымирания. Через 40 тысяч лет после гибели дипротодонов и им подобных европейцы завезли в Австралию верблюдов, коней и свиней. Многие из них одичали и сейчас водятся на новом континенте во множестве, постепенно восстанавливая цепь распределения фосфора в почвах.
Чтобы добиться уровня массового вымирания, нужно чем-то сильно отравить океан — заметно сильнее, чем мы сейчас это делаем. Наверное, война с использованием термоядерных боеприпасов и кобальта-60 могла бы дать такой эффект. Возьмем последнее и неплохо изученное событие такого рода — гибель динозавров. Там были тьма и холод, ноль фотосинтеза в первые полгода. Чтобы так загрязнить атмосферу сегодня, понадобится событие аналогичного масштаба — термоядерная война могла бы справиться с задачей.

Вычисляем невычислимое

Еще одна большая проблема современных расчетов, пытающихся подтвердить идею шестого массового вымирания: опора на шаткие цифры. Как мы отмечали, группа Эрлиха считает, что один вид живет в среднем полмиллиона лет. Другие группы называют и цифры в миллион лет. На этом фоне 477 видов позвоночных — из 45 тысяч, — погибших за прошлый век, впечатляют. Вот только вопрос: откуда мы узнали, сколько в среднем живет биологический вид?
Ярослов Попов комментирует ситуацию так: «Если речь идет о вымираниях прошлого, то чрезвычайно сложно — и в ряде случаев невозможно — точно установить, когда вид появился и когда вымер, особенно если речь о наземных видах. Для них точность датировок периода существования вида можно дать только с вероятной ошибкой в миллионы лет. С морской фауной проще — там виды существуют от полумиллиона лет до двух-трех миллионов лет. Наземные виды можно оценить лишь по недавним видам, давшим много находок, — и там время существования всего несколько сот тысяч лет (мамонты, например). Еще точно можно сказать, что виды не живут десятки миллионов лет — включая тех же, допустим, латимерий, которых часто не совсем корректно называют «живыми ископаемыми». На самом деле, это точно не тот вид, что жил тогда, хотя семейство то, но ни вид, ни род не совпадают с ископаемыми кистеперыми рыбами».
Добавим: и с мамонтами все непросто. Мы не так давно писали, что они, оказывается, существовали на Таймыре до 3900 лет назад, и теперь похожие данные всплывают по Северной Америке. Если мы не можем быть уверенными в датах вымирания даже недавних видов, то как можем знать, какой была скорость исчезновения видов миллионы лет назад?
В палеонтологии хорошо известен эффект Синьора — Липпса: из-за неполноты палеонтологической летописи ни первый, ни последний представитель того или иного вида, рода или семейства в норме так и не будет найден палеонтологами. Поэтому на самом деле никто не знает, когда возник, например, тираннозавр, или латимерия, или кто угодно еще. В лучшем случае разброс значений достигает миллионов лет, а иногда — намного больше.


Хорошо известный пример: фауна сланцев Берджесс, которой полмиллиарда лет. Долгое время считалось, что она уникальна и большинство найденных там видов вымерли еще в том же кембрийском периоде. А потом вдруг выяснилось, что ряд из них дожил до девонского периода, «задержавшись» на 100 миллионов лет.
Все это означает, что любые попытки моделирования на основании предполагаемой скорости вымирания отдельных видов так и останутся предположениями. Достоверно определить продолжительность существования видов на самом деле сложно.


Да и вряд ли это будет иметь какой-то смысл. В последние два миллиона лет на планете постоянно происходят оледенения, сменяемые межледниковьем. Массовые вымирания прошлого случались на древней Земле, где систематические крупные оледенения были редкостью. Далеко не факт, что среднее время существования видов наших дней и видов времен мел-палеогенового вымирания действительно одинаковое.

Может, «немного алармизма нам не помешает»?

Что ж, претензии палеонтологов к идее современного массового вымирания понятны. Эти идеи не опираются на эмпирические факты, которые напоминали бы массовые вымирания прошлого. Зато опираются на модели, основание которых — расчетное время жизни вида в «нормальных условиях» — невозможно установить с удовлетворительной точностью.
Но, быть может, работы группы Эрлиха и им подобные все равно играют позитивную роль, мобилизуют общественное мнение на борьбу за сохранение видов?
Дуглас Эрвин имеет другое мнение. Он отмечает, что любое утверждение «шестое массовое вымирание уже идет», на самом деле, не просто направляет борьбу за сохранение видов не в ту сторону, но и означает, что такая борьба бессмысленна. Американский ученый подчеркивает: при настоящем массовом вымирании экосистемы уже массово разрушены. Когда экосистемы массово разрушены, вас не должна интересовать судьба носорогов или тропических птиц. Вас должно заботить выживание крыс и тараканов. Потому что крупные виды с узким ареалом обитания спасать уже бесполезно: настоящее массовое вымирание они не переживут. Заботиться нужно о выживании только массовых, всесветно распространенных видов: у них есть хоть какие-то шансы.
На самом деле, совершенно не факт, что для людей будет иметь смысл даже такая забота. Ведь настоящее массовое вымирание способно уничтожить и их. Эрвин резюмирует это так: «Если бы шестое вымирание было уже здесь, мы могли бы откупоривать виски». По той простой причине, что заботиться о сохранении других видов было бы уже просто неактуально.
Чтобы понять эту мысль, стоит напомнить, как выглядело последнее массовое вымирание. Тогда в районе Юкатана случился взрыв мощностью в сто миллионов мегатонн. Взрывная волна от него многократно обогнула планету, вулканы в противоположной (антиподальной) точке земного шара начали усиленно извергаться (Декканские траппы). Цунами высотой в сотни метров уничтожали все живое глубоко на суше, достигая мест на огромном удалении от морского берега. Огненный дождь из раскаленных до тысячи градусов обломков астероида осыпал всю планету, поджигая все на своем пути, ведь осколки выходили на низкую околоземную орбиту, а уже оттуда падали на планету вновь, попутно раскаляясь трением об атмосферу.


Когда такое происходит, заниматься спасением других видов никто не станет. Некому будет этим заниматься: небольшое число выживших людей окажутся слишком озабочены тем, как бы дожить до вечера. Дожить до следующего десятилетия станет задачей такой сложности, что нам точно будет не до судьбы нечеловеческих существ.
Хороший индикатор того, что шестого глобального вымирания нет, — сама дискуссия вокруг него. Если бы оно шло на самом деле, она была бы невозможна. Научные журналы не выходили бы, единичные выжившие ученые не могли бы заниматься наукой, а если бы вдруг смогли, то читать все это было бы уже некому.
И такое состояние, в случае реального массового вымирания, длится очень долго. Александр Марков описывает это так: «В случае мел-палеогенового вымирания речь шла о массовой гибели особей уже в первые часы после падения астероида. Основная фаза вымирания заняла даже не тысячу лет, а считаные годы. Правда, для ряда организмов было некое последействие — аммониты, например, согласно последним находкам, существовали еще сотни тысяч лет. И лишь не найдя себе места во вновь установившихся экосистемах, такие «довымирающие» погибли окончательно… Я полностью согласен с аккуратнейшим образом выстроенной позицией Дугласа Эрвина: сейчас массовое вымирание пока еще не идет. Когда оно начнется, процесс будет каскадным, его нельзя будет не заметить».

Пусть вымирания нет. Но что может его запустить?

Дюжину тысяч лет назад четверть земной суши выгорела сплошняком: ее зажгли падения небесных тел. Считается, что именно те события нашли отражения в легендах индейских народов, описывающих картину, типичную для кометно-астероидных взрывов. Тем не менее массового вымирания после тех событий не было. Восемьсот тысяч лет назад на Восточное полушарие упал километровый астероид. Получился взрыв в миллион мегатонн — обломки от него нашли в регионе радиусом тысячи километров, то есть они тоже успели вылететь в космос и вернуться обратно, как 66 миллионов лет назад. Но никакого массового вымирания опять не было.
Причины понятны: биосфера обладает колоссальной устойчивостью. Для понимания ее масштабов напомним: все термоядерные арсеналы Земли сегодня слабее десяти тысяч мегатонн в тротиловом эквиваленте. То есть, если все их взорвать, воздействие на биосферу окажется слабее, чем от астероида 0,8 миллиона лет назад. Чтобы добиться настоящего массового вымирания, нужно иное по масштабу событие — например, в 100 миллионов мегатонн.
Тем не менее добиться такого можно, и любая достаточно продвинутая страна в наши дни легко сделает это — если, конечно, захочет. Путь в ту сторону описал академик Сахаров: кобальтовый корабль. Если взорвать термоядерный боеприпас огромной мощности, окружив его большим количеством кобальта, тот массово превратится в кобальт-60. Этот радионуклид при достаточной концентрации способен уничтожить высшие растения и всех позвоночных (как и многих насекомых). Причем заражение им так длительно, что и через десятки лет пораженные зоны будут опасны. Это резко отличает подобное оружие от обычных ядерных бомб, на месте взрыва которых безопасно уже через считаные годы.


Сделать нечто подобное во время стандартной экономической деятельности в сегодняшнем мире затруднительно. Сомнительно, что получится добиться этого и глобальным потеплением. Пятьдесят пять миллионов лет назад на Земле случился палеоцен-эоценовый термический максимум: температура выросла на много градусов, а средняя по планете была +26 — на 11 градусов выше, чем сейчас. Палеонтологам не удалось зафиксировать ускорения вымирания в тот период. Напротив: разнообразие видов выросло — и не только в приполярных районах, но и в Амазонии, близ экватора. Глобальное потепление больше, чем до +26, сегодня в научном мэйнстриме не прогнозирует никто.
Все это не значит, что усилия по сохранению видов лишены смысла. Напротив: перефразируя Дугласа Эрвина, только потому, что шестое массовое вымирание не происходит, наша забота о природе вообще имеет хоть какой-то смысл.