Блестящие офицеры, победители Наполеона, патриоты, цвет нации! Они вывели своих солдат на Сенатскую площадь Петербурга 14 декабря 1825 года, поскольку хотели свергнуть самодержавие и крепостное право! Эти аристократы стояли за народ, а себя не щадили — сознательно шли на муки и смерть… Такими декабристов знают и любят несколько поколений россиян...
«Глупая толпа» — так выразился о народе декабрист Александр Муравьёв. Увы, он не оценил высоких идей декабристов. Солдаты, хоть и простояли на Сенатской площади несколько часов на морозе, почему-то ратовали за царя-батюшку «и жену его Конституцию»! Их что же, служивых, обманули, выходит? Уж не потому ли, что «хорошенько обманывать есть искусство», как говаривал не кто иной, как видный лидер декабристов Павел Пестель? С него и начнём…

Диктатор Пестель

Как ни тверди «сахар», во рту слаще не станет. Так и с Пестелем. Как ни повторяй «ветеран Бородино, смельчак и умница», обелить «Пал Иваныча» никак не выходит. Ещё и папенька его, сибирский генерал-губернатор, лишился поста за взятки. А сын-декабрист крал средства на питание и обмундирование служивых целого полка года два…
С деньгами на высокие цели вопрос у декабристов вообще интересно решался. Генерал Михаил Орлов предлагал завести фальшивомонетный станок, а Василий Тизенгаузен — пошуровать в гардеробе у супруги: мол, «для такого благого дела… пожертвую всем, что имею, ежели бы и до того дошло, чтоб продавать женины платья» (идеалист!). Полковник Вятского полка на Украине Пестель даже заморачивать-ся не стал с такими чудаками, а просто взял да и настучал по-тихому на своего предшественника Кромина — расхитителя полковой кассы. Приписал пару ноликов к той украденной сумме и свалил всё на предшественника. Вышло «чистыми» 14 218 рублей. А солдаты жалованья так и не получили… Они у Пестеля вечно были крайними. Думая, как бы возбудить в служивых ненависть к царю-батюшке, он гонял их через строй за любую оплошность. Вышло совершенно противное — возненавидели его самого. Когда «Пал Иваныча» взяли под караул, рядовые накатали на него жалобы, чтоб такого командира им — не дай бог — не вернули назад.
Декабристов он тоже «кошмарил», называя якобинскую диктатуру (это когда во Франции были голод и террор с гильотиной) «благоденствием». По образу и подобию французов Пестель требовал извести под корень всю царскую семью, включая детей малых.
В его программе «Русская правда» насчёт освобождения крестьян все было туманно, зато ясно и понятно по части репрессий. Мол, некая сверхтайная полиция — Высшее благочиние, о которой знает только глава государства (видимо, он — Пестель), будет карать несогласных без судов и следствия. Может, потому декабрист Сергей Трубецкой и называл Пестеля «человеком вредным», а Кондратий Рылеев — «опасным для России». На самом деле, для них самих Пестель был опаснее всего, поскольку вечно грозился всех сдать при аресте.

Аристократ Муравьёв-Апостол

Однополчанин Пестеля Муравьёв-Апостол — тоже ветеран войны с Наполеоном, награждённый золотой шпагой «За храбрость» и высокообразованный аристократ.
Детство он провёл в Гамбурге, а отрочество — в Париже. В Россию попал в 13 лет.
«На границе Пруссии с Россией дети, завидевши казака на часах, выскочили из кареты и бросились его обнимать», — писал журнал «Русская старина». А потом матушка сказала — сыновьям: «…Готовьтесь, дети, я должна сообщить ужасную весть; вы найдёте то, чего и не знаете: в России вы найдёте рабов!».
Барчуки в шоке, их успокаивают, мол, русский царь добр, он знает, «что рабство должно быть уничтожено». Ясное дело, им не говорят, что вообще-то «их великолепное образование и благополучие оплачены трудом полутора тысяч полтавских и тамбовских крепостных крестьян». К тому же разговор идёт по-французски — Серёжа с братом русского почти не знают, он и не станет для них родным. Как писал декабрист Александр Одоевский: «Когда с ним (Сергеем Муравьёвым-Апостолом в Петропавловке после восстания, — прим. авт.) пытались перестукиваться через тюремные стены, он не мог понять и ответить — не знал русского алфавита. Но это ещё будет 17 лет спустя, а тогда карета покатилась дальше до Петербурга, где Сергей поступил в институт Корпуса инженеров путей сообщения. Потом бил французов, дослужился до подполковника и после войны оказался в Черниговском полку на Украине, где проникся вольнодумством и создал сеть личных агентов. Бедных офицеров Муравьёв-Апостол снабжал деньгами из своего кармана. Некий Сухинов, имевший всего 2 крепостных, был на полном содержании (и побегушках) у Сергея Ивановича. Так дело обстояло на Украине, а в Петербурге происходило следующее…

Стихотворец Рылеев

Кондратий Рылеев носился со своей исключительностью ещё в армии, говоря сослуживцам, что «они умрут в неизвестности, а его имя займёт в истории несколько страниц». Мол, «судьба никогда не перестанет покровительствовать гению». Поэтический и коммерческий таланты (второй был у него куда сильнее!) обнаружились у Рылеева в Петербурге. Вообще «про деньги» в его биографии даже слишком много.
Кондратий вечно канючил средства у отца, брал у матери (серебряными ложками и столовым фарфором), но больше всего имел от сводного брата генерала Матюшина. Кое-что по мелочи перепадало и от жены брата-благодетеля, по совместительству любовницы Рылеева. Приданое супруги Кондратий Фёдорович быстро промотал и зажал беднягу в тиски — каждую копейку считал, расписывал ей в деталях, на какой станции выходить, чтоб подешевле взять извозчика, у какого портного шить и т.д. Хотя был уже правителем канцелярии Российско-американской компании и держателем её акций. На бесплатной квартире в здании компании на Мойке угощал друзей-декабристов водочкой и квашеной капустой (для пущей «русскости»), а для «народности» держал корову прямо в городе!
Позиционировал себя поэтом и властителем дум. На фоне Пушкина с Грибоедовым терялся, конечно, зато много печатался в «Полярной звезде». Этот журнал поэт открыл на деньги брата, после смерти которого подбил его вдову (свою любовницу) на незаконные деяния. Она «что-то там» подписала, а он по поддельным бумагам отдал её поместье в залог и после обобрал. Так что, если бы сей ловкач и остался в живых, то отправился бы по этапу как вор…
Но он о том не беспокоился, считая, что победа заговорщиков все прикроет, и продолжал разглагольствовать под мычание коровы под окнами, как Россия поражена злом и пресмыкается во тьме, а выход из этой тьмы только один — переворот…

Каховский: горе без ума

В народе говорят «горе луковое», «без царя в голове» или ещё «без руля и без ветрил». И это все о Каховском. На гвардейской службе он за каких-то полгода загремел из юнкеров в рядовые. Ладно бы из-за дуэли, как водилось у дворян, так нет — словно дитя малое, погорел из-за непристойностей в приличном доме и лености по службе. Но лишь удалось Каховскому после Кавказа вернуть свои эполеты, как тут же он из армии ушёл «по болезни». Лечиться поехал в Германию, но оказался в Париже, где оставил фамильное состояние (из 230 душ по формуляру при проверке насчиталось только 17!).
В Петербург явился за богатой невестой, но оказался в комнатушке с клопами и в долгах у всего города. Зато не переставал твердить всем и каждому, будто на днях собирается в Грецию, как Байрон, за свободу драться. Этими его рассказами и заинтересовался Рылеев, возникла даже меж ними дружба. И вот, по словам Рылеева, как-то раз Каховский явился к нему в дом на Мойке и заявил: «Я пришёл тебе сказать, что я решился убить царя!» (речь шла об Александре I). Все понимали, что Каховского на такие слова, скорее всего, подбил сам Рылеев, «щедро открыв» бедолаге «свой кошелёк». Как бы там ни было, эти «планы» сорвала естественная смерть Александра I 19 ноября 1825 года в Таганроге…

За царя «и жену его Конституцию»!

Вся Россия знала, что после смерти Александра I царём должен стать его брат Константин. Но мало кому было известно, что тот давно отрёкся от престола, предпочитая жить в Польше в морганатическом браке. А потому войска по ошибке и присягнули Константину, который не то что править, а даже возвращаться в Россию не думал. После назначили переприсягу, не очень-то народу понятную.
Этой «непоняткой» и воспользовались декабристы. Они, в большинстве полковники-подполковники, вывели свои части на Сенатскую площадь по команде. По сути, обманули служивых. Ведь солдаты знать не знали о высоких идеях господ (их барском вольнодумстве, да ещё с какой-то там Конституцией!) и честно шли присягать императору. Правда, малость запутались — не без «помощи» командиров, кстати, — кому именно надо давать клятву на верность. А потому и кричали на площади: «За Константина и жену его Конституцию!» Хотя по идее следовало кричать про Николая!
Путаница началась и в рядах самих декабристов. Ещё вечером накануне восстания Якубович, доселе обещавший ворваться во дворец и арестовать царскую семью, вдруг скис. Стал предлагать просто «разбить кабаки, позволить солдатам и черни грабить, потом вынести из какой-нибудь церкви хоругви…». Ему объяснили — «90 тысяч одних дворовых», а сколько ещё разных прочих простолюдинов в Петербурге — не счесть. Напоить их всех и волю дать, так разнесут и наши дома в щепки!
А когда горе-киллер Каховский заявил, что стрелять в царя передумал, то декабристы запаниковали. Ведь Пестель там, на юге, уже сутки как под стражей и наверняка сдаёт всех заговорщиков поимённо! Выходит, и отступать-то некуда! Рылеев кричит: «Ножны сломаны, и сабель не спрятать». Оболенский вторит: «Ах, как славно мы умрём!» А наутро ещё и диктатор восстания Трубецкой на площадь не вышел. Засев в австрийском посольстве, он через окно наблюдал происходящее. Якубович, заявив, что голова разболелась, затерялся в толпе, а потом подошёл к Николаю и спросил позволения пойти к бунтовщикам, чтобы уговорить их сложить оружие. Затем приблизился к Кюхельбекеру, шепнул тому: «Держитесь, вас жестоко боятся» — и удалился.
Во всей этой истории на высоте оказались, выходит, Николай I и генерал-губернатор Петербурга Милорадович. Ночью Николай сказал жене: «Поклянись, если завтра придётся умереть, то умереть с честью», а утром надел вместо красной ленты Великого князя синюю, императорскую и отправился на Сенатскую площадь огласить письмо брата Константина о его отречении от престола.
А Милорадович подъехал на лошади к мятежникам, чтоб убедить их мирно разойтись. Солдаты этого генерала любили, воевали вместе с ним против Наполеона и готовы были его послушаться. Но тут Каховский выстрелил парламентёру в спину.
Перед смертью Милорадович попросил показать пулю, а увидев её, сказал: «Слава богу, это пуля не ружейная, не солдатская».
Первый раз по каре мятежников был дан залп холостыми зарядами (без эффекта). Затем пальнули над головами бунтовщиков (безрезультатно). И тогда Николай дал команду стрелять картечью. Началось бегство. В тот день с обеих сторон погибло около полутора тысяч человек…
Восстание на Сенатской площади было подавлено. А спустя три дня Муравьёв-Апостол зачем-то поднял «бессмысленный и беспощадный» бунт на Украине — только понапрасну людей погубил.
Начались допросы арестованных бунтовщиков. Пестель продолжал сдавать всех подряд, не забывая «отмазывать» себя любимого. Рылеев назвал 11 имён заговорщиков. На очных ставках с Каховским они топили друг друга. Князь Сергей Волконский выдал больше 20 человек, многие из которых бунтовщиками не были — оговорил невиновных. Несостоявшийся диктатор восстания князь Трубецкой побил все рекорды — он выдал 79 человек. Пятеро — Рылеев, Пестель, Каховский, Муравьёв-Апостол, Бестужев-Рюмин — были казнены, остальные сосланы в Сибирь.
Княгини — Екатерина Трубецкая и Мария Волконская — первыми поехали к мужьям в ссылку. Женщины жили вне тюрьмы на отдельных квартирах, имея по 25 человек прислуги каждая. За 10 сибирских лет они получили от родственников 778135 рублей, а мужья их — 354758 рублей.
Декабристы фактически не несли каторжного труда, за исключением немногих, короткое время работавших на рудниках. Придя на работу, мужчины завтракали, пили чай, играли в шахматы. В обед декабристов навещали жены. Солдаты доедали за арестантами. Декабристы, возвращаясь, несли книги и ноты, цветы и лакомства от дам. Казённые рабочие тащили за ними кирки с лопатами и пели революционные песни. Имена декабристов были под запретом, и о них вскоре забыли на долгое время…Источник: "Загадки истории" №50, 2019 г.