Рабство отвратительно! Но на самом ли деле рабов во время перевозок по морю морили голодом и доводили до полусмерти? Или всё же это не более чем выдумки художественной литературы? Мы разобрались.

Логика торговцев

Чаще всего, читая о рабстве и работорговле, мы с вами руководствуемся мифами, которыми наполнены как исследования XVIII–XIX веков, так и художественная литература. Ведь все помнят засевшего ещё с детства в подкорку мерзавца Негоро, торговавшего бедными неграми, и его антагониста благородного Дика Сенда — «пятнадцатилетнего капитана» с китобойной шхуны «Пилигрим»?
Вот типовое описание перевозок рабов на невольничьих судах из книги Джорджа Макдоналда Фрейзера «Записки Флэшмена»: «Как только очередного раба вталкивали в трюм, ожидающий там матрос связывал его и заставлял лечь на палубу в отведённом уголке, головой к борту судна и ногами к проходу, так что в конце концов с обеих сторон палуба была заполнена ими в два ряда. Каждый мужчина должен был уместиться на пространстве шесть футов на пятнадцать дюймов; если же пленников сжимали еще туже или приказывали лечь на правый бок, то их можно было уместить ещё больше.
…Резкий мускусный запах темных тел в трюме был невыносим, жара и смрад возрастали с каждым часом, так что приходилось удивляться, как это кто-либо вообще мог выжить в этом аду. Они дергались и извивались, а мы выбивались из сил, хватая за коричневые руки и ноги, пиная их, чтобы заставить улечься поплотнее. Уже лежащие негры испражнялись прямо под себя, так что к тому времени, как работа была закончена лишь наполовину, грязь и вонь стояли неимоверные. Нам приходилось каждые полчаса подниматься на палубу, чтобы освежиться морской водой и выпить немного апельсинового сока, прежде чем снова и снова спускаться в эту ужасную яму и опять трамбовать эти потные вонючие чёрные тела, которые стремились забраться куда угодно, но только не туда, куда было нужно».


Однако современные исследования если не полностью опровергают, то ставят под сильное сомнение подобные версии. Нужно понимать, что для работорговцев невольники были прежде всего товаром — со всеми вытекающими.


В этом смысле довольно часто перевозимых рабов кормили даже лучше, чем экипаж невольничьего судна, причём очень часто — высококалорийной пищей, дабы рабы как можно больше набрали в весе, ведь товарный вид — это во все времена было «наше всё». Жёсткие ограничения при кормежке рабов были только по алкоголю — африканцы спивались очень быстро, а алкоголика задорого не продашь, работник из него никакой.
Смертность на работорговых судах была ниже, чем на кораблях, которые перевозили переселенцев в Новый Свет или в Австралию, и даже чем на транспортах, перевозивших солдат.


Отдельно можно упомянуть про кандалы, которые, как мы помним по той же книге Жюля Верна, «не снимались с рабов вообще, оставляя на руках и ногах кровавые мозоли». В трюме будущие рабы чаще всего были без кандалов — их надевали только, когда негров выводили «проветрить» на верхнюю палубу, пока в трюме шла уборка. Вот на ком всегда были кандалы — так это на бунтовщиках и беглецах. Попытка самоубийства каралась тем же: мол, дорогой друг, пока не продадут — сиди смирно, дай людям заработать. А вот когда поступишь к новому хозяину, там и самоубивайся, сколько хочешь. Стандартная логика торговца.

Историческая правда

Хотелось бы особо подчеркнуть — рабство само по себе отвратительно как институт и совершенно аморально. И от того, что условия перевозок невольников были не такими, какие нам представлялись по художественной литературе, оно не становится более благородным или респектабельным занятием. Тем не менее, историческую правду нужно знать.
В качестве примера можно привести историю работоргового судна «Тарлетон» (Tarleton), которое совершило три вояжа в Африку в 1796–1798 годах и при этом выдержало несколько боёв с французскими кораблями.
Итак, работорговый корабль «Тарлетон» построили в Ливерпуле специально для фирмы Tarleton & Co, которая занималась работорговлей ещё с XVII века. Поскольку времена были опасные (шла война с Францией), хозяева потратились и на вооружение корабля, поставив на него десять шестифунтовых пушек. «Тарлетон» нёс две мачты и стандартное парусное вооружение шхуны. Помимо основного своего занятия капитан «работорговца» Радклиф Шимминс получил ещё и каперскую лицензию, что позволяло ему нападать на французские корабли и продавать призы в ходе призовых судов.
Девятнадцатого июня шхуна вышла из Ливерпуля и 25 августа 1796 года прибыла к побережью Гвинейского залива. Там англичане купили негров у местных царьков (всего 394 африканца) и 26 октября отбыли к Барбадосу.
Двадцать восьмого ноября в 40 лигах к востоку от Барбадоса их нагнала французская шхуна, вооружённая 12 пушками. Далее цитата из отчета Шимминса: «Противник дал два выстрела по ветру, приказывая тем самым нам спустить паруса и лечь в дрейф. Мы видели, что француз — неплохой ходок и быстро нас нагоняет, однако, будучи уверены, что мои люди, и прежде всего офицеры, не испугались и рвутся в бой, мы решили сражаться».
Экипаж «Тарлетона» составлял всего 37 человек, а расчёт одной шестифунтовой пушки, согласно штатам королевского флота, — пять человек. Даже если учитывать, что в парусную эпоху бой шёл только одним бортом — на пять пушек одного борта команде «Тарлетона» требовалось 25 человек из 37. А кто же будет управлять парусами? Именно поэтому Шимминс решил следующее: «Мы вызвали из трюма лучших из наших рабов (примерно 20 человек) и приготовились к бою. Нагнав нас, француз, подняв флаг и красный вымпел, дал по нам залп. Мы ответили тем же и повернули на норд. Однако и наш противник не отставал, пытаясь повредить нам мачты и снизить ход».


Хотя перестрелка продлилась около пяти часов, у «Тарлетона» не было потерь, а повреждения заключались в продырявленных выстрелами француза парусах. К вечеру работорговец смог оторваться от французской шхуны.
На следующий день «Тарлетон» атакавал другой французский капер, чьё вооружение было не в пример сильнее — двадцать девятифунтовок на главной палубе и восемь девятифунтовок на квартердеке. И опять Шимминс, чтобы отбиться от противника, использовал часть рабов, которых вёз на продажу. В результате капер «нанёс нам некоторые повреждения, однако мы смогли повредить его гораздо сильнее — почти снесли ему квартердек, и, как я предполагаю, он понёс большие потери в людях. Мы использовали для стрельбы пять бочек пороха, и к вечеру следующего дня, около пяти часов, кинули якорь у Барбадоса».
Возможно, если бы бой продолжился, француз захватил бы «Тарлетон», однако к вечеру 29-го на горизонте появился британский 20-пушечный шлюп «Принцесс Роял», который отогнал капера от «Тарлетона».


Шимминс хвастливо пишет: «Мои люди и негры продемонстрировали высокий боевой дух, и уверен, что, если бы мы столкнулись с нашим преследователем снова, мы бы заставили его спустить флаг».
Итак, 30 ноября 1796 года «Тарлетон» вошёл в гавань Барбадоса, а оттуда отплыл на Мартинику, достигнув точки назначения. Из 394 негров было потеряно 14, или 3,6%; из числа экипажа (напомним, он составлял 37 человек) умерли четыре моряка, или 8,1%.


«Ну а как же рассказы из художественной литературы?» — спросите вы. Может, это был единичный случай и «Тарлетон» просто воспользовался какими-то благоприятными обстоятельствами?
Давайте посмотрим на второй рейс «Тарлетона». Тринадцатого апреля 1797 года он вернулся в Ливерпуль. В сентябре 1797 года корабль вышел из Ливерпуля с 43 членами экипажа. Прибыл к бухте Биафра, где загрузил 475 негров и в декабре продал их на острове Сент-Винсент (в Карибском море). Потери при перевозке составили 36 рабов (или 8,4% от общего числа) и пять человек команды (или 11,6% от общего числа). Таким образом, и в этом походе в процентном соотношении потери невольников были меньше, чем среди моряков.
Чтобы совсем удивить читателя, приведём ещё один кричащий пример — бой 2 января 1797 года работоргового 16-пушечного судна «Томас» из Ливерпуля (капитан Питер МакКью) с французским 18-пушечным корветом. У «Томаса» была команда из 78 человек, а также 273 негра, тогда как у француза имелось 200 человек.


Вот, как МакКью описывает бой: «Помимо 18 орудий на квартердеке корвета были установлены четыре карронады калибром 10 дюймов. После сближения первым же выстрелом французы прострелили насквозь каюту капитана (то есть попали ядром в верхнюю часть кормы, где обычно располагалась капитанская каюта. — Прим.ред.), мы развернулись, поскольку корвет догонял нас по правому борту, и обрушили на него продольный огонь, усилив свои артиллерийские расчёты неграми. Наши выстрелы основательно продырявили ему паруса, что позволило нам лечь на прежний курс и попытаться оторваться. Однако когда противник вновь начал настигать нас и был уже на правом траверзе, я приказал поднять все паруса, смочить их, дабы развить наибольшую скорость, и обрезать ему нос.
Обрезая корвет, мы удачным залпом снесли ему бушприт, и он свалился под ветер, однако и мы не могли уйти — бушприт запутался в наших снастях. Я вооружил всех своих моряков и часть негров абордажными топорами и пистолетами, увидев, что французы готовятся к абордажу, приказал неграм бросить на их палубу десять или пятнадцать ручных гранат, что полностью расстроило их штурм, а потом мы открыли огонь из всех орудий правого борта. Через 47 минут мы смогли обрубить запутавшиеся снасти, француз же, сильно повреждённый, остался на месте, отказавшись от дальнейшего преследования, поскольку остался без бушприта и с повреждённой фок-мачтой. Потери наши составили два человека, негров мы не потеряли ни одного. Часть моих людей получили мелкие раны».
Позже МакКью прибыл в Буэнос-Айрес, где сбыл свой товар. Потери при переходе составили восемь человек из 273, или 3%.
Что же касается «Тарлетона» — корабль вышел в свой последний рейс 30 июля 1798 года. Тридцатого января 1798 года судно пропало без вести у мыса Пальмас (Либерия) — скорее всего, налетело на риф и затонуло. Рабов на «Тарлетоне» на тот момент не было, закупить и загрузить не успели. Команда погибла полностью.
В окончание еще раз повторим: рабство — отвратительная вещь, и оно не нуждается в обелении. Просто, когда мы говорим об этом ужасном явлении, есть смысл избегать двух вещей. Во-первых, не стоит верить на слово художественной литературе, раздувавшей до гипертрофированных форм проблему рабов и рабства как института. А во-вторых, нам, людям XXI века, не стоит подходить с современными мерками морали к людям XVI–XVIII веков, поскольку жизненные принципы были другими — и сильно отличались от наших.Источник: Warhead