Научно-технический прогресс задвинул в глубины нашего сознания «преданья старины глубокой». Но нет-нет да и раздастся звоночек оттуда, и духи природы напомнят о себе, сдвигая нам точку восприятия действительности, погружая нас в мир фантастических образов.

«Можно мне лапки погреть?»

Была снежная ветреная ночь накануне Рождества. Я тогда работал дежурным в доме № 7, примыкающем к собору Петропавловской крепости. В доме никого не было. И вдруг взорвался настойчивый звонок. «Кто бы это мог быть, так поздно?» — с тревогой подумал я, спускаясь к входной двери по ярко освещенной лестнице. Резкий звонок повторился. «В такую непогоду?» — прошептал я себе, отодвигая засов, и вышел на крыльцо. Дверь захлопнулась, и на меня дохнула темнота, разбавленная светом фонаря, качающегося над дверью. «Никого?» И тут я увидел одинокую фигуру, стоящую метрах в десяти. «Странно. Я открывал, когда еще звонили. И как это возможно — за пару секунд оказаться за десять метров?» Вдруг неясные очертания фигуры материализовались — прямо передо мной стояла невысокая женщина в короткой шубке со спрятанными в муфту руками. «Надо же, муфта, XIX век какой-то. Но как она быстро оттуда — сюда… в одно мгновение!»
Я попятился к двери, а гостья подошла совсем близко, подняла лицо, улыбнулась и мелодичным голосом спросила: «Можно мне лапки погреть?» Я взглянул на нее и от ужаса едва не потерял сознание, но потерял дар речи. Мне улыбалась… рысья морда! Желтоватая шерстка… Но в глазах — что-то человеческое! Я вмиг распахнул тяжеленную дверь, прошмыгнул внутрь и клацнул засовом. И затем тихо-тихо прошел в соседнюю комнату, сел на стул и в темноте стал напряженно ждать. Минут 20 была полная тишина. Только слышно, как ветер хлопал форточкой в какой-то комнате. Я вытер с лица то ли холодный пот, толи растаявшие снежинки, подошел к двери, выдернул засов, резко открыл дверь. Никого…

Глядки

Я бы и забыл эту историю, если бы несколько лет спустя не услышал по радио о лесном духе, который приходит в рождественскую ночь к Петропавловской крепости. И дух принимает облик то женщины, то страшной рыси. В передаче даже сообщили место его обитания — в лесах Новгородской области, в заброшенной деревушке с чудным названием Глядки.
Следующим летом долго выспрашивать у местных о Глядках не пришлось. «Это там, по просеке через болота, — махали мне рукой, — километров десять, там давно никто не живет, не бойся, найдешь». Через пяток часов лес стал редеть, и я поднялся на невысокий холм.
Мне открылась чудесная картина: громадное холмистое поле, окруженное со всех сторон высоченным еловым лесом. Несколько черных покосившихся изб, углами ушедших в землю. На берестяных крышах — трава, а из одной полуразрушенной избы упрямо торчит осина. Деревня! Глядки! «Видишь, — сказал я себе, — здесь никого, только солнечный ветер слегка шелестит листьями да разгоняет волны трав!» Я впал в какое-то оцепенение, наслаждаясь этой неземной тишиной.
Незаметно протекли три дня в полном одиночестве, и только на исходе третьих суток, когда красное солнце наполовину съел чернеющий бор, на окраине леса нарисовался силуэт. Через несколько минут я громко поздоровался с женщиной. Мне не ответили. Я поприветствовал еще раз. Опять молчание. Но, когда она подошла, я все понял по ее извиняющейся улыбке и жестикуляции — немая. Пожилая женщина собирала грибы. В ее корзинке были подосиновики да боровики, а к влажной шляпке одного из них приклеился красный листик. Мы кивнули друг другу на прощанье, и незнакомка удалилась, а я отправился в облюбованную мною избу. Солнце уже почти расплющилось в вечернюю зарю… Сгущались сумерки.

Глядея и Ломея

В избе осталось небольшое хозяйство: пара коек с ватными одеялами, стол, длинная скамья да на русской печи котелок и закопченный, с кривым носиком, чайник. А на полке — кое-какая стеклянная посуда и старый фотоальбом.
Я вскипятил чайник, залил кипяток в стакан, бросил пакетик чаю и прилег на пару минут отдохнуть. Проснулся от какой-то возни в углах комнаты, будто кто-то топал маленькой ножкой и, всхлипывая, выказывал неудовольствие. «Кто это там?» — но я не смог подняться с койки, будто был связан веревкой: руки и ноги неведомая сила как примагнитила к кровати. По всему телу разливалась ноющая ломота, а вот зрение сделалось острее, резче, словно я смотрел в бинокль. На столе еще теплилась зажженная мной свеча. Значит, я спал не более часа. «Наваждение какое-то, — попытался я взбодриться, — надо попробовать заснуть». Но не тут-то было, глаза не закрывались. Будто спичками кто-то распер мои веки. «Ах! Так это Глядея и Ломея! Зря, что ли, деревня зовется Глядками! Это древние славянские духи природы! Я читал про них в одной книжке! И эта Глядея сама всегда невидима, но зато дает возможность видеть мир, находящийся за пределом обычного восприятия».

Осиновый листик на память

Я продолжал с напряжением смотреть на противоположную стену, освещаемую свечой. Вдруг из темноты, как будто все время там сидела, спрыгнула на стол и прошлась по нему рысь с рыжими кисточками ушей! «Она! Она! — воскликнул я. — Точь-в-точь морда, как у той, в Петропавловской крепости! Нечистая сила! Крестным знамением ее надо!» Я вырвался из объятий Ломеи, бросился к столу, схватил свечу и, выставив вперед руку, сотворяя ею подобие крестного знамения, метнулся прямо на страшную рысь. И… столкнулся лицом к лицу с той немой женщиной — в корзине вместо грибов… похохатывали гномики, ковыряя воздух пальцами! «Так это вы меня разбудили, хотите лапки погреть? — задал я духу глупый вопрос. — Вы же вчера вечером ушли лесом?» Я поднял свечу, но кроме закопченного ряда кирпичей русской печи — ничего, никого. И только красный осиновый листик у ножки стола.

В дебрях лесов и сознания

Через несколько месяцев, в декабре, заступив на дежурство, я опять сидел в конференц-зале дома № 7 перед экраном телевизора.
С момента летнего происшествия, желая себе его объяснить, я перерыл массу литературы и в одной книжке нашел нечто подходящее. Там говорилось, что не следует впадать по подобному поводу в дуализм, то есть выносить резкое суждение: или так — или этак, или все эго реально, или плод возбужденного ума. Лучше рассматривать явление как возможное соединение того и другого. Такие духи, действительно, по-своему реальны. Они — объекты нашего восприятия. Но рассматриваются и как персонификация психической энергии, как образы, связанные с нашей судьбой. Можно сказать, что обитают все эти духи в дебрях и лесов, и нашего сознания.
«Да, совсем забыл, — промелькнула мысль, — я же в этой куртке был в Глядках». Полез в карман и извлек засохший осиновый листик. Хотел положить его на ладонь, но он рассыпался, превратился в прах, как бы показывая условность всех явлений жизни. И вдруг пронзительный звонок рассек пространство комнаты. Я вздрогнул: «Кто это еще в такую темень?»

Продолжение следует

В июне 2011 года, прогуливаясь по Петропавловской крепости, я увидел афишу выставки художников творческой группы «Крепость». Вернисаж проходил в Инженерном доме. Недолго думая, я решил туда заглянуть.
Во втором зале испытал шок — я увидел полотно, на котором масляными красками была изображена моя старая знакомая — женщина с рысьей мордой! Она красовалась в черном платье и в шляпе, возлежа на Петровской куртине. Все еще не веря своим глазам, я подошел поближе и прочитал имя художника — Алексей Тараканов.
Оказалось, Тараканов работает плотником в Петропавловской крепости. Отыскать его не составило труда.
«Да, да, я дважды видел ее», — сказал мне автор картины. Один раз поздним вечером, под Рождество, когда спешил с работы домой. Он будто что-то почувствовал и глянул назад. В нескольких шагах от Алексея, лицом к нему стояла женщина и улыбалась. Но то был — рысий оскал! Художник резко отвернулся, сделал пару шагов, а потом все-таки стал искать ее глазами. Но никого уже не было, только сквозь пелену снегопада на аллее чернела скульптура Петра 1. А в другой раз видел осенью, ранним утром, когда шел на работу — на Петровской куртине. Как потом и изобразил на своем полотне.Источник: "Тайны ХХ века. Золотая серия" №4-с 2012 г.