«Мне кажется, если другие города смертны, то этот будет существовать до тех пор, пока есть люди на земле». Пьер Жилль, французский историк и картограф XVI в.
Средневековый латинский хронист писал: «Константинополь - это не только око веры христианской, но и предмет желаний всего мира». В более чем тысячелетней истории Второго Рима два события стоят особняком, их роль в генезисе цивилизации огромна. В следующем году исполнится 560 лет, как под ударами 29 мая 1453 года турок-осман пал Константинополь. А чуть раньше, 13 апреля исполнится 810 лет с того времени, как Воинство Христово «отклонилось» от цели похода - освобождения «Гроба Господня», захватило и разграбило город императора Константина.
Для православного мира Константинополь больше, чем символ. Греки, болгары, сербы, черногорцы, македонцы, украинцы, русские, белорусы, румыны, молдаване, грузины, эфиопы, египетские копты, православные палестинцы, сирийцы и армяне-григориане и сейчас связаны с наследием и традициями Византии видимыми и невидимыми нитями. Влияние Второго Рима на все сферы жизнедеятельности восточного христианства (особенно в церковной жизни - константинопольский патриарх и ныне «первый среди равных» - и, конечно же, культуре) остается огромным.
«29 мая 1453 г., несомненно, является поворотным пунктом в истории человечества. Он означает конец старого мира, мира византийской цивилизации. В течение одиннадцати столетий на Босфоре стоял город, где глубокий ум являлся предметом восхищения, а науку и литературу классического прошлого тщательно изучали и берегли... Это был также город, правители которого в течение многих веков поощряли развитие школы искусства, не имеющей аналогии в истории человечества и явившейся сплавом неизменного греческого здравого смысла и глубокой религиозности, видевшей в произведении искусства воплощение Святого духа и освящение материального. Кроме того, Константинополь был великим космополитическим городом, где наряду с торговлей процветал свободный обмен идеями и жители считали себя не просто каким-то народом, а наследниками Греции и Рима, просвещенными христианской верой...», - писал англичанин Стивен Рансимен в своей книге «Падение Константинополя в 1453 году».

Фатальное «отклонение»

...Византия умирала долго и мучительно. После смерти в 1180 году базилевса Мануила Комнина империя погрузилась в пучину мятежей, восстаний, дворцовых переворотов. Представители династии Ангелов стали могильщиками былого величия богатейшего города в мире.
Сразу же после первого, неудачного штурма латинян 17 июля 1203 года узурпатор трона Алексей III сбежал из Константинополя, прихватив с собой казну. Казалось, цель похода достигнута, и пора Христовому воинству отправляться в Палестину сражаться с сарацинами: возвращенный на престол, ранее ослепленный заговорщиками Исаак и его сын-соправитель Алексей, выплатили крестоносцам огромную по тем временам сумму - около 100 тысяч серебряных марок, почти половину оговоренных в договоре денег. Но алчные венецианцы остаются непреклонны и требуют окончательного расчета. Они убеждают французов, немцев, норманнов-сицилийцев остаться под стенами Константинополя.
Окончательная развязка наступила после очередного государственного переворота и прихода к власти ярого противника латинян Алексея IV Мурзуфла. Но в чистом поле «франкам» (так византийцы называли своих врагов) тогда еще не было равных. Под стенами Константинополя в феврале 1204 года греки потерпели поражение. Плохим предзнаменованием стала утрата в этом бою имперской святыни - иконы Божьей Матери, написанной, по преданию, самим евангелистом Лукой. 9 апреля штурм города захлебнулся, и крестоносцы стали поговаривать о неугодности Богу их предприятия. И тут в дело вступили церковные иерархи, которые именем Папы Римского отпустили грехи всем, кто ринется на твердыню еретиков-»схизматиков». И вот, вечером 12 апреля 1204 года Пьер Амьенский среди первых крестоносцев, понукаемых алчным и расчетливым венецианским дожем Энрико Дандоло, ворвался в Город-Сад, подвергшийся невиданному разрушению и разграблению...
Силы оставили византийцев еще задолго до первого падения их столицы. Из имперских пассионариев они в течение ХI-ХII веков постепенно превращались в безудержных интриганов, подтачивающих основы собственной державы. Что там наемники (ставшие главной ударной силой императоров), они ведь и свои собственные интересы имели в этом богатом полисе, свергая басилевсов зачастую раз в два-три года.
Византийцы насмехались над варварами-латинянами, всегда подчеркивали свою ученость и более высокий культурный уровень. Но ими практически был утерян дух воителей - наследников Великого Рима. Ромеи (греки) безуспешно и как-то хаотично пытались оттянуть конец Истории.

«Город-дворец» у ног варваров

Вот как описывает грек Никита Хониат в своих «Хрониках» страшное разграбление Константинополя крестоносцами 13 апреля 1204 года: «Таким образом... беззаконничали западные войска против населения Христова, не оказывая решительно никому ни малейшего снисхождения, но всех лишая денег и имущества, жилищ и одежд и совершенно не оставляя тем, кто имел что-нибудь!.. Вот эти ревнители, поднявшие на плечи крест и многократно клявшиеся им и словом Божиим проходить христианские страны без кровопролития... вооружить свои руки против сарацинов и обагрить мечи кровью опустошителей Иерусалима!» И латиняне, отнюдь не стесняясь, описывают разграбление Константинополя. Так, маршал Шампани Жоффруа Виллардуэн в своих интереснейших мемуарах «свидетельствует вам по совести и по истине, что в течение многих веков никогда не находили столько добычи в одном городе. Всякий брал себе дом, какой ему было угодно, и таких домов было достаточно для всех» (источники говорят о 30-50 тысячах воинов-»пилигримов», принимавших участие в этой резне).
Одной из причин непримиримого соперничества Рима и Константинополя была духовная, интеллектуальная, экономическая пропасть, разделявшая их. О богатстве Византии говорили и католики, к примеру, Кретьен де Труа, с восхищением вещавший в романе «Клижес»: «Описывать ее не смею, поскольку для таких чудес в природе нашей нет словес».
Один из участников похода Робер де Клари в книге «Завоевание Константинополя», рассказывая о разграблении Фаросской церкви, отмечает: «...нашли два куска креста Господня толщиной с человеческую ногу,., и потом там нашли железный наконечник от копья, которым прободен наш Господь в бок, и два гвоздя, которыми были пробиты его руки и ноги...», «пилигримы разглядывали громадность города, и дворцы, и богатые аббатства, и богатые монастыри, и великие чудеса, которые были в городе; они долго дивились этому и особенно сильно дивились монастырю святой Софии и богатству, которое там было». Налицо удивление настоящих варваров!
Как видим, латиняне-крестоносцы с упоением, достойным лучшего применения, уничтожали город великого императора Константина. Гелена Гринева, исследовательница западноевропейского Средневековья, очень тонко заметила: «Город-сад, город-дворец был разрушен...Запад здесь был, как и прежде, чужаком...Латинская империя чахла полвека, ибо Запад, расчленив птичку, но так и не найдя механизма, который заставляет ее щебетать и порхать, со скукой и недоумением отвернулся».

Реванш византийцев

И все же самые харизматичные наследники Константина Великого не смирились с потерей столицы, откатились в малоазийскую Никею, где создали империю в изгнании. Знатью новым императором был избран Феодор Ласкарис.
Г реки вернутся в Святой город в 1261 году, чтобы изгнать ненавистных латинян. Впереди было почти два века борьбы за место под солнцем в окружении отнюдь не дружественных держав, а потом и с неумолимо надвигающейся османской угрозой. Но это была лишь агония. Великая империя, правопреемница Римской, так и не смогла оправиться от страшного погрома 1204 года...
После почти полувекового изгнания в Никее и восстановления империи Михаилом Папеологом, доминирующей державой на христианском Востоке Византия так и не стала. На Балканах в ХIII-ХIV вв. за гегемонию боролись три достаточно мощные державы: Сербия, Болгария и Венгрия. В материковой Греции, на островах Эгейского и Средиземного морей возникли десятки франкских княжеств (обломки Латинской империи), буквально с каждым годом усиливали свое влияние в Восточном Средиземноморье Венецианская и Генуэзская республики. Где подкупом, а где и силой они основывали свои колонии, многие острова в Эгейском море принадлежали им. Генуэзцы также постепенно вытеснили венецианцев с берегов Крыма, основав там ряд колоний (Кафа, Солдайя, Чембало). Нельзя было сбрасывать со счетов Эпирскую деспотию династии Ангелов, воинственных албанцев, боснийцев, валахов и Великих Комнинов - императоров Трапезундской империи на юго-восточном побережье Черного моря, еще один осколок греческого мира...
Но главная опасность для Константинополя уже со второй половины XIV века исходила от турок-осман, постепенно, шаг за шагом захвативших почти всю Малую Азию и начавших экспансию на Балканах. После битвы на Косовом поле в 1389 г. утратила независимость некогда могущественная Сербия, вскоре настал черед Болгарии. Османская «удавка» вокруг жалких остатков владений Византии затягивалась все туже и туже. Город Константина, несколько городов во Фракии, Фессалоника, с десяток островов в Эгейском море и Пелопоннеский полуостров - вот и все, что осталось от когда-то великой империи.
В 1396 году султан Баязид Молниеносный в битве при Никополе разгромил крестоносцев. Но уже в 1402 г. произошло событие, отодвинувшее захват турками Константинополя на целых 50 лет. В начале года Баязид пытался взять столицу Византии измором, но, обеспокоенный вторжением войск Тимура в Малую Азию, бросился навстречу Властителю счастливых созвездий. Поражение турок-осман было полным, а сам Баязид умер в плену. Возникла пауза. Султан Мурад II в 1422 году оказался под стенами Константинополя, но буквально через несколько часов, обеспокоенный известиями о заговоре, отступил восвояси.
Палеологи пытались спасти державу. Императору Мануилу II удалось даже отвоевать у турок ряд городов во Фракии и укрепить «византийскую партию» при дворе султана. Но главной силой, которая могла реально помочь умирающей империи, оставался Запад. Предпоследний властитель Византии, император Иоанн VIII был убежден, что спасти империю сможет только союз с Римом. И «единственная возможность заставить своих подданных принять унию - утвердить ее на соборе, который, насколько это было бы возможно, приближался бы по своему представительству к Вселенскому», - писал Стивен Рансимен.

Уния с Римом - последний шанс?

Проведя многие годы в молодости на Западе, Иоанн VIII Палеолог был знаком с настроениями Папы и государей. В 1437 г. он уезжает в Италию. В Ферраре император, патриарх Иосиф, представители восточных патриархов, архиереи и ученые начали переговоры с папской курией об унии. Чума вынудила всех переехать во Флоренцию. Среди главных вопросов - правильное толкование канонов Вселенских соборов и трудов Отцов церкви. Многие православные иерархи проигнорировали Собор, и потому император возвел в сан митрополита трех ученых монахов: Виссариона из Трапезунда, Исидора из Киева и Марка Евгеника. Каждый византиец выступал на диспутах сам по себе (иерархи, включая и патриарха, считаются одинаково просвещенными свыше в понимании догматов веры, а толкование трудов богословов - прерогатива мирян); потому латиняне, выступившие единой командой, выглядели сильнее.
Император, человек образованный, всячески стремился загладить возникавшие конфликты; вопрос об учении о Божественной энергии так и повис в воздухе. Патриарх Иосиф согласился с Римом в таком вопросе, как формула латинян о Святом Духе, исходящем и от Отца, и от Сына (filiogue). Было принято латинское учение о посмертном очищении молитвами Церкви душ умерших без отпущения грехов. Римский первосвященник признавался управляющим Вселенской церкви, но за восточными патриархами сохранялись их права и привилегии. Папскую туфлю отказались целовать все греки, кроме Исидора. Возникал вопрос - а готовы ли к унии православные церкви стран Дунайского бассейна, Восточной Европы, Закавказья? Сохранив за собой лишь обряды и богослужение, император и патриарх (последний умер еще в Италии; один ученый сказал, что ему, «как приличному человеку, растерявшему остатки своего престижа, ничего другого не оставалось») подписали унию, где признавали догматы Рима и главенство пап, заставив сделать это же большинство священников и философов. Уклонился от подписания документов философ Плифон и, даже под угрозой лишения сана - Марк Эфесский.

«Лучше тюрбан султана, чем шапка кардинала»

Возвращение императора и иерархов церкви в столицу завершилось скандалом. Услышав во время обедни в величественном соборе святой Софии имя Папы, люди выбегали на улицу с криками: «Святая София поругана!». Восточные патриархи не признали себя связанными подписью своих делегатов. Исидор в Москве был брошен в темницу и, лишь подкупив охрану, бежал в Польшу, а потом в Италию. Марк Эфесский был лишен императором сана, но для абсолютного большинства простолюдинов он оставался главой церковной иерархии. Патриархи-униаты читали молитвы лишь узкому кругу царедворцев. Георгий Маммас, возведенный в патриархи в 1445 году, через шесть лет бежал в Рим.
Объявленный Папой Евгением в 1440 году крестовый поход против турок-осман завершился в 1444 году полным разгромом «воинства Христового» под Варной. Император Иоанн VIII, проживший после возвращения из Италии еще девять лет, постоянно мучился от безысходности положения. Его братья Константин Драгаш, Димитрий, Фома и Феодор проводили время в междоусобицах. Все надежды православной партии в империи связывались с Димитрием, решительно отвергшим унию, но вскоре (1442 г.) он стал деспотом Морей в обмен на отказ от претензий на престол. Реально пытался помещать экспансии турок лишь Константин, укреплявший оборонительные линии на Коринфском перешейке. В 1447 году умер деспот Феодор, а так как Иоанн был бездетен, то наследииком стал Константин. На печально известном Косовом поле в 1448 году растаяли последние надежды. Регент Венгрии Янош Хуньяди, «... имея всего 36000 и не дождавшись Кастриота (вождя албанцев Скандербега. - С.М.), выступил против султана на Косовом поле и был раздавлен султанскими войсками, которых было в 10 раз более...», пишет Федор Успенский в «Истории Византийской империи». Иоанн VIII, узнав об этом поражении, через несколько дней, 31 октября 1448 года, умер. Наследие, оставленное им, было мало и небогато. Лишь Константинополь, Морея и ряд городов во Фракии оставались в руках Константина. Адмирал флота Византии Лука Нотарас сказал: «Лучше тюрбан султана, чем шапка кардинала», и это был голос отчаяния.

«Остров» в османском «океане»

Городу, пережившему с 1348 г. по 1431 г. девять эпидемий чумы, насчитывающему к 1430 году лишь 40 тысяч жителей, приходилось ждать своей участи. Оставаясь сторонником унии, Константин добился признания своей власти у братьев Фомы и Димитрия. Но симптоматичен такой факт: коронация императора Константина состоялась в Мистре (Морея) в 1449 году при отсутствии патриарха. Не прошло и двух лет, как в Адрианополе умирает Мурад II, скорее союзник, чем враг империи. Приход к власти его 20-летнего сына Мехмеда II, казалось, не предвещал ничего плохого. Но не мягкость и податливость, а твердость и решительность были его чертами характера. «Скорее имел Мехмед II неукрощенную натуру своего прадеда Баязида I Молниеносного», писал Агатангел Крымский в «Історії Туреччини». Константин попытался вести разговор с султаном как с равным себе. Мехмед II очень скоро показал свой нрав, умертвив всех своих малолетних братьев. Византия опрометчиво потребовала от молодого султана выплаты дани, пускай и символической. Расположенный к христианам великий визирь Халиль ответил послам: «Мы знаем ваши намерения, а вы не знаете, какая опасность грозит вам самим! Совестливого Амурата (Мурада II. - С.М.) более нет в живых; его престол занят юным завоевателем, которого не могут стеснять никакие законы, и не могут останавливать никакие препятствия; если же вы вывернетесь из его рук, приписывайте это небесному милосердию, которое отсрочит наказание за ваши прегрешения. К чему пытаетесь вы испугать нас пустыми и косвенными угрозами?» (Стенли Гиббон. «История упадка и разрушения Римской империи»).
В 1453 году Константину Драгашу было уже почти 49 лет. Еще до вступления на престол он проявил большие способности как администратор и хороший воин. Редкий случай - Константина любили, им восхищались буквально все подданные, несмотря на скорее видимую поддержку ими унии - император был связан словом чести продолжать политику покойного брата.
Предвестием будущей осады Константинополя стала закладка султаном в 1452 году в самом узком месте Босфора крепости Румели хисар. Еще в 1396 году его прадед Баязид Молниеносный воздвиг крепость как раз напротив, на азиатском берегу, назвав ее Ана-долу хисар. Румели хисар (по-турецки - крепость в стране румов, т. е. ромеев) или же второе название - Богаз кесен («перерезающая пролив») была построена за четыре месяца под пристальным взглядом Мехмеда II. Путь, по которому в Константинополь поступало продовольствие из Причерноморья (генуэзских колоний, Трапезунда и Грузии), был окончательно перекрыт. Столица Византии окончательно стала «островом» в османском «океане». Гарнизон крепости был обязан производить досмотр всех кораблей, проходящих через Босфор в обоих направлениях, получив указание султана топить их в случае неповиновения.