Если кто помнит, подземные грабоиды из голливудской, — а когда-то там умели снимать фильмы! - «Дрожи земли» позиционируются, как немыслимо древние существа появившиеся на Земле в докембрийскую эпоху. То есть, ранее 540 миллионов лет назад. Хотя, даже на момент создания ленты некоторые представления о биосфере планеты эдиакарского периода уже наличествовали. И огромные, свирепые, стремительные грабоиды, конечно же, не слишком-то хорошо вписывались в них. Но - фантастика же! Причём, для своего жанра неплохая...

С грабоидов утекло уже прилично воды, и представления о жизни эпохи венда обрели определённую конкретику. То есть, оформились современные взгляды на особенности биосферы докембрия, главной из которых оказалось полное отсутствие хищников. Как вендобионты обходились без санитаров леса и главного инструмента естественного отбора? Это хороший вопрос, однако, интереснее другой: почему хищники появляются относительно поздно. Казалось бы, в чём проблема? Животные венда были малоподвижны (если вообще подвижны), не защищены панцирями, но при этом вполне питательны.

Проблема в том, что съесть кого-нибудь тоже нужно уметь. Например, древнейшие и долгое время единственные (не считая архей) обитатели Земли — бактерии, — не умели. Бактерии питаются, выделяя в окружающую среду очень разнообразную химию, и впитывая затем результаты протекающих снаружи реакций. Соответственно, навредить другому организму бактерия может только как-то попав внутрь него, что проблематично (протерозойские бактерии двигаться не могли), а в случае, если и все остальные организмы на планете тоже бактерии, — вообще нереализуемо.

С другой стороны, если бактерия внутрь чужого организма, всё-таки, проникнет, результат может оказаться неожиданным. Так ядерные клетки — эукариоты — появляются около 1.8 миллиарда лет назад в результате полной, до превращения в органоиды, ассимиляции археями симбиотических бактерий. Эукариотические организмы обладали уже качественно более широким спектром возможностей. Амёбы оказались в 100-1000 раз крупнее бактерий, были способны двигаться и обзавелись «ртами». То есть, могли уже не впитывать предварительно растворенные вещества поверхностью тела, а поглощать добычу пищеварительными вакуолями. Добычей, естественно, являлись прокариоты. Хотя, возможно, что и достаточно мелкие, чтобы влезть в вакуоль, эукариоты тоже. Однако, питание простейшими, все-таки, не считается хищничеством.

Первые многоклеточные — дотканевые — существа, подобные современным губкам, представляя собой «муравейники амёб», сохранили ограничения наложенные природой на простейших. То есть, внутриклеточное пищеварение. Прокачивая и фильтруя воду объединёнными силами, клетки губки могут поглощать только пищевые частицы, достаточно мелкие, для помещения в вакуоль отдельной клетки.

Есть, впрочем, и хищные губки, ловящие планктонные организмы — мелких членистоногих — с помощью липких сетей и крючьев, а затем обволакивающие добычу слоем «клеток-солдат» — пинакоцитов. Но, во-первых, нет оснований полагать, что хищные губки существовали в докембрии (характерные, похожие на вешалки для сетей, скелеты должны были бы сохраниться), во-вторых же, и хищные губки, на самом деле, также питаются бактериями. Которых просто разводят на пойманных креветках.


Однако, наиболее характерные обитатели вендского моря — проартикуляты — уже представляли собой животных тканевых, вероятно, подобных современным пластинчатым. И умели переваривать пищу совместными усилиями множества клеток, выделяющих ферменты для демонтажа захваченной биомассы на необходимые организму соединения. И, само собой, проартикуляты являлись существами макроскопическими — до десятков сантиметров в длину. Им уже было безразлично, затягиваются ли в их пищеварительные щели бактерии или эукариоты.

Ключевым словом, тем не менее, оставалось «затягиваются». Проартикулята, как и губка, всасывала пищу с током воды, возникающим благодаря работе ресничного эпителия. Разве что, эпителий имела накаченный и могла втягивать уже не воду, а верхний, полужидкий, слой ила. И другие, куда более совершенные, чем проатрикуляты, животные венда, располагающие внутренними органами (в том числе настоящим, а не импровизированным, пищеварительным трактом) и мускулатурой, сталкивались с аналогичными затруднениями. Все они питались или путём фильтрования воды, или же бактериальными матами — илом. То есть, нуждались в жидкой пище.

Таким образом, нельзя, всё-таки, сказать, что в эдиакарском море царили мир и согласие. Риск был. Крошечное, но, всё-таки, многоклеточное животное, вполне могло быть съедено более крупным, просто среди прочего — оказавшись в желудке вместе с поглощаемым илом. Нет, однако, оснований полагать, что какие-то из существ специально выискивали в грязи относительно крупную добычу.

Тем не менее, к концу эдиакария мелкие существа всё чаще начинают прибегать к предосторожностям. В частности, губки обзаводятся всё более прочными скелетами, — за которые их клетки могли бы держаться, если кто-то попробует их засосать. Приспосабливаются и бактерии, старающиеся надёжно приклеиться к опоре.

Крупные животные, как и многоклеточные растения, однако, всё ещё оставались в полной безопасности. Просто потому, что могли сопротивляться току воды, держаться, да и вообще не помещались в чужой организм целиком. Для того же, чтобы заглатывать добычу частями, как минимум, нужны зубы.


...Собственно, данная-то проблема и была решена в конце эдиакарского периода, создав технические предпосылки для возникновения хищничества, затем, само хищничество, а значит и стимул для ускорения эволюции — роста, появления панцирей, развития органов чувств и движения. Спровоцировали же эту лавину, как ныне считается, моллюски. Некие. Не найденные (как минимум, не опознанные с уверенностью), ибо не располагавшие твёрдыми скелетами. Найдены и опознаны, однако, были следы их деятельности, — вполне узнаваемые, ибо подобные современным царапины, оставляемые радулами. Твёрдыми роговыми стамесками, моллюски соскребают сейчас, — а начали соскребать ещё 550 миллионов лет назад, — обрастания с камня. Появление радул стало реакцией на всё более прочное приклеивание фотосинтезирующих бактерий к субстрату.

Но плёнка обрастаний тонка, а значит, протоулитке приходилось быстро двигаться. В эдиакарский период скорость, развиваемая слизнем, ещё внушала уважение. У других-то ползать даже хуже получалось. Так что, если на пути несущегося моллюска оказывалась та же проартикулята… Радула в таком случае даже лучше срабатывала, срезая куда больше биомассы за один проход. Появлялся смысл специально поискать что-то такое, не приросшее.

На рубеже кембрия моллюски спровоцировали полную перестройку биосферы. Мир изменился: одни начали догонять, другие убегать или же накрываться колючими панцирями.Источник: "Цитадель адеквата"